Одно расстройство. Как жить с ментальными особенностями. 15 очень личных историй
Шрифт:
Люди до сих пор практически ничего не знают об агорафобии [3] . Если загуглить, то можно увидеть определение агорафобии как страха открытых пространств, например тех зон в аэропорту, откуда вылетают самолеты. На самом деле это устаревшее определение, которое было дано еще в прошлом веке. То, что сегодня понимают под агорафобией, – это страх, который возникает от невозможности оказаться в безопасном пространстве. Безопасное пространство может быть для каждого свое, но чаще всего это, конечно, дом. Раньше это и для меня был дом, но сейчас мое понимание безопасного пространства расширилось: теперь это место, где я могу полежать. Мне надо понимать, что если мне будет плохо, то я полежу в позе эмбриона и успокоюсь.
3
Согласно Международному классификатору болезней, агорафобия (F40) включает в себя «боязнь выходить из дома, входить в магазины, боязнь толпы и общественных мест, боязнь в одиночку путешествовать поездом, автобусом, самолетом». В русскоязычном
В 20 лет – сейчас мне 26 – я начала активно лечиться, и таблетками, и терапией. Когда же мне было 14, мы с моим первым парнем однажды остались в гостях с ночевкой. И вот все легли, а я лежу и понимаю, что мне не спится. Чувствую, что начинается паника – я уже знала, что это. Было такое ощущение, как будто меня заперли в ящике и я не могу вырваться. Мне стало тяжело дышать. Я начала думать: если я сейчас уйду, то как попаду домой? У меня не было денег, и тогда еще не существовало таких сервисов, как «Яндекс-такси». Метро не работало, а я жила на другом конце города, и в тот момент это расстояние ощущалось как пропасть. Сам факт, что я не могу прямо сейчас телепортироваться домой, где я могу лечь и расслабиться, доводил меня до исступления. Это очень похоже на клаустрофобию [4] . Люди часто думают, что клаустрофобия и агорафобия – это противоположные вещи, но на самом деле они очень похожи. В состоянии клаустрофобии в замкнутом пространстве у тебя возникает то же чувство: что ты не можешь покинуть это пространство прямо сейчас. Я прокручивала варианты. Первый – я начинаю звонить всем своим знакомым, они спят и подумают, что я спятила. Тогда у меня еще не было столько друзей с психическими особенностями, и никто об этом даже не говорил. Я вообще не распространялась на эту тему, не говорила ни друзьям, ни одноклассникам и даже парню толком не объяснила. Думаю дальше. Как я объясню, что это за срочность и почему мне нужно уехать домой? Это меня повергло в еще больший ужас. Решила, что буду врать, что у меня заболел живот, например. От этих мыслей, в общем, становится чуть легче, потому что самое главное – это не физическое перемещение, а найденное решение, оно начинает тебя успокаивать. Социальный фактор тоже важен. Например, родители меня бы совсем не поняли и сказали бы, что я вообще сдурела. А им я не могу соврать, что у меня болит живот, потому что я от родителей завишу и они меня потом точно поведут к врачу. Сейчас с этим все хорошо, мама понимает, что со мной, а тогда все было ужасно. Ну и самый прекрасный вариант, который я тогда придумала, – это звонить в скорую. Но тут мне пришлось продумывать целые многоходовки. Позвонить в скорую, чтобы что? Если я скажу, что у меня что-то болит, то меня отвезут не домой, а в больницу. Тогда пусть отвезут, а там я откажусь от госпитализации и поеду домой. Хорошо, но мне же домой все равно своим ходом придется добираться! То есть тупик. Звучит смешно, а на деле очень страшно. В общем, в таких раздумьях, в этой мыслительной жвачке я провела всю ночь, а утром, как только открылось метро, собралась и поехала. Это был один из первых запоминающихся приступов агорафобии.
4
В современной психиатрии клаустрофобия не является самостоятельным диагнозом и считается частным случаем агорафобии.
Самый тяжелый приступ случился, когда я влюбилась в своего первого мужа. Я в Москве, а он в Петербурге. Я в жизни никуда не ездила одна, и даже представить, что я перемещаюсь на поезде, было чудовищно. Я же не могу его остановить или развернуть, мне надо терпеть, а состояние сильной тревоги – это очень тяжелое переживание. Но любовь была сильнее, и я все-таки рванула. Очень хорошо помню, как лежала в плацкарте на верхней боковушке и меня каждые 20 минут охватывала сильная паническая атака. Я вообще ничего не соображала, руки-ноги онемели, и так до самого утра. Ну а потом мы начали встречаться, и мне приходилось часто к нему ездить, потому что он еще учился, а я уже окончила вуз. И я жила в его маленькой комнатушечке в общаге – по соседству жили 17 парней, а у него была комната на одного, хотя и очень маленькая. Это было чудовищное время, и оно меня, в общем-то, доконало. Потому что каждая поездка в другой город сопровождалась невыносимой тревогой и паникой.
Это чувство замкнутости можно представить, как будто тебя по рукам и ногам обклеили жестким скотчем и посадили в шкаф. Ты понятия не имеешь, когда кто-то вернется и вообще вернется ли, а там кончается воздух. Так это можно объяснить здоровому человеку, без фобий. Агорафобия, как мне сказал когнитивный психотерапевт, почти всегда является выражением панического расстройства. Но если в паническом расстройстве люди могут бояться разного – кто-то боится, что у него остановится сердце, например, и это такие рациональные страхи, – то я больше всего боюсь самой паники. И этот страх приводит к агорафобии. При этом есть ощущение, что, когда ты окажешься дома, это все закончится. Так оно и происходит.
Естественно, такие сильные переживания приводят к депрессии. У меня случилась депрессия средней тяжести. В какой-то момент я переехала в Питер. Питер мне казался очень мрачным городом, мне было там тревожно. Все время было ощущение, как будто бы дома живые. Если Москва – город по большей части людей, то Питер – это город домов. Я помню, как ходила мимо стен и мне казалось, что они на меня смотрят. Это было не галлюцинацией, а именно ощущением, какая-то жесткая достоевщина, постоянное состояние ужаса. Но я там жила, потому что Егор очень любил Питер.
Я подумала: «Ладно, раз я в Питере, поступлю в Смольный на факультет свободных искусств и наук на куратора». Поступила, училась.
Я понимала, что надо что-то делать, но чудовищно боялась таблеток, как и многие другие люди. Собственно, из-за этого многие не лечатся. Понятно, что таблетки не всегда необходимы и ты сам принимаешь решение, пить их или не пить, – это важно. Но сходить к психиатру тоже очень важно, и нужно иметь готовность принимать таблетки, если что. А я с детства, пытаясь понять, что со мной происходит, читала все эти форумы. В какой-то момент я сама поняла, что это паническое расстройство, потом – что агорафобия. Но особенность интернета в том, что, когда происходит что-то хорошее, люди не оставляют отзывы, поэтому большая часть постов были тревожными и негативными. Люди писали, как начинали пить антидепрессанты и им становилось плохо. Сейчас я понимаю, что это нормально, и врачи всегда говорят, что так работает мозг: когда ты принимаешь психотропы, первая пара недель – накопительные и вначале идут побочки. Потом нужно потихонечку наращивать и нельзя бросать. А люди, которые это писали на форумах, сначала словили кучу побочек, а потом еще синдром отмены, когда сами резко перестали пить таблетки. Они писали, что «это был самый худший месяц моей жизни», а я это все читала, понятия не имея, как работают антидепрессанты, и думала: «Боже мой, это какие-то дьявольские, чудовищные, убивающие таблетки, это заговор фармацевтов». Другая категория людей на форумах писала, что таблетки меняют личность: «Я начала чувствовать себя какой-то тупой, у меня ушли эмоции…» А я писательница, фотографка и художница, и для меня самым важным всегда было именно это – моя личность, мои мысли. Я очень боялась, что таблетки со мной сделают что-то плохое.
В какой-то день я проснулась и задумалась о том, как покончить с собой – что именно я сделаю, что скажу мужу. Я очень жизнелюбивый человек, у меня нет суицидальных намерений, но такие мысли были постоянно. У меня очень хороший инстинкт самосохранения, и я решила сходить к психиатру. К тому моменту я ходила к психиатру один раз, в Москве, и он оказался хорошим чуваком. Я ему позвонила, попросила передать мне антидепрессанты, а он назначил мне сеанс, все подробно узнал и говорит: «Очевидно, у вас и депрессия, и агорафобия». И выписал мне антидепрессант.
Я боялась первого приема таблетки, просто сидела и смотрела на нее, как в «Матрице». Помню свои мысли: «Возможно, я встречу себя другим человеком, а может, стану овощем». Потом выдохнула, запила таблетку, и, конечно, у меня тут же случилась паническая атака, прямо через 10 секунд. Я понимала, что таблетка точно не могла так сработать, что это плацебо. Первую неделю я много спала. На второй неделе я хорошо помню день, когда проснулась и впервые за несколько месяцев захотела убрать дом. Я включила «It’s A Sin» PetShopBoys, и до сих пор это моя любимая песня, которая олицетворяет для меня пробуждение. Врубила на полную, взяла тряпку и начала убирать, как бешеная. Это было прекрасно. Еще через неделю я впервые вышла в соседний магазин. Я ходила по продуктовому, там были абхазские, по-моему, фрукты и овощи и стоял невероятный аромат. Это такое чувство, как будто ты долгое время был в тюрьме. Я в этом продуктовом расплакалась, у меня был экстаз. Не от таблеток, а от ощущения, что я снова могу ходить. Я стояла и думала: «Не дай Бог мне когда-нибудь забыть это состояние! Каждый раз, когда мне будет плохо, я буду его вспоминать». Так и происходит. А еще через пару недель я уже могла выходить на километр, на полтора, на два… Сначала с мужем, потом одна. Я снова пришла в университет, но уже по другим обстоятельствам: поняла, что не хочу там больше учиться, поэтому забрала документы. У меня сейчас своеобразное отношение к долгосрочному образованию в России, я думаю, что краткосрочные мастерские и курсы – это хорошо, а качественного многолетнего образования я не знаю. А потом я вернулась в Москву.
Раньше я часто говорила такие фразы: «Ты – не твое расстройство» и «Подружись со своим расстройством». Но сейчас они мне кажутся клишированными. Мне не нравится одушевлять расстройство, потому что это всего лишь совокупность факторов. Депрессию я не отвергаю, я знаю, что она нужна для того, чтобы не слететь с катушек, она сохраняет тебя – и это естественно, пусть и немного болезненно. А вот агорафобия мне все еще кажется атавизмом, какой-то чужеродной опухолью, и мне непонятна ее функция. Зачем мне бояться перемещаться? Раньше я очень злилась на этот диагноз, да и сейчас не в дружбе с ним, а в оппозиции. Агорафобичное состояние вводит меня в ложное ощущение, что мне нужно сидеть дома. Я знаю, что мне необходима экспозиционная терапия, когда ты погружаешься именно в то, что тебя пугает и триггерит. Так, если у меня агорафобия, то я, наоборот, беру и выхожу. И состояние паники – этому меня научила когнитивно-поведенческая терапия – я не гашу ни медитациями, ничем другим, я просто иду. Да, тебе страшно, тебе очень плохо, но мы это уже проходили, паника имеет свойство заканчиваться – это нужно держать в голове.