Одного поля ягода
Шрифт:
Даже теперь, спустя долгое время, он еле выговорил эти слова, — такую ярость (сдержать которую ему стоило мучительных трудов) пробуждало в нем воспоминание о том, как небрежно и презрительно держался с ним Юджин Рэйберн.
Секретарь понял, что разбередил больное место, и хотел переменить тему разговора, но Брэдли не так-то легко было отвлечь, он упрямо продолжал свое:
— Хоть этот человек и отвратителен мне, я все же скажу вам, как его зовут. Этого человека зовут Юджин Рэйберн.
Секретарь помнил Юджина Рэйберна. В его болезненных впечатлениях, связанных с той ночью, когда он преодолевал в себе действие отравы, образ Юджина виднелся точно в тумане, но все же он запомнил его имя, и его голос, и как Юджин
— А скажите, мистер Хэдстон, — спросил секретарь, снова пытаясь перевести разговор на другое, — как зовут сестру Хэксема?
— Ее зовут Лиззи, — ответил учитель, и лицо его передернулось.
— Говорят, она незаурядная девушка — это правда?
— Да. Во всяком случае, настолько незаурядная, что куда до нее мистеру Юджину Рэйберну! Впрочем, он и с любым заурядным человеком не выдержит сравнения. Надеюсь, сэр, вас не обидит, если я спрошу, почему вы ставите эти два имени рядом?
— Да так получилось, — ответил секретарь. — Я заметил, что Юджин Рэйберн — тема для вас неприятная, и попытался заговорить о другом, но, кажется, невпопад.
— А вы знаете мистера Рэйберна, сэр?
— Нет.
— Следовательно, нельзя предполагать, что вы поставили эти два имени рядом, основываясь на каких-либо его намеках?
— Разумеется, нет!
— Я осмелился спросить об этом, — сказал Брэдли, глядя себе под ноги, — потому что такой пустой, хвастливый и наглый человек способен на все. Я… я надеюсь, вы не истолкуете меня превратно, сэр. Я… я весьма заинтересован в Чарльзе Хэксеме и его сестре, и все, что их касается, вызывает во мне сильные чувства. Очень сильные чувства. — Дрожащей рукой Брэдли вынул из кармана носовой платок и утер лоб.
Взглянув ему в лицо, секретарь подумал, что перед ним действительно забил источник и что источник этот, сверх всяких ожиданий, оказался мутным, глубоким, бурным и трудным для разведок. А Брэдли, еще не справившись со своим волнением, вдруг ответил ему вызывающим взглядом. Он точно спрашивал его: "Что вы такого во мне увидели?"
— Чарльз Хэксем — вот кто, собственно, послужил вам рекомендацией, сказал секретарь, как ни в чем не бывало возвращаясь к первоначальному предмету их разговора. — Мистер и миссис Боффин слышали от мистера Лайтвуда, что этот юноша ваш ученик. Я же расспрашиваю о нем и о его сестре не по долгу службы и не от лица мистера Боффина, а сам по себе, в своих собственных интересах. Почему тут затронуты мои интересы, объяснять не стоит. Вы знаете, как был обнаружен труп мистера Гармона и какое касательство имел к этому их отец — Старик Хэксем?
— Сэр, — ответил Брэдли, так и не успокоившись, — все обстоятельства этого дела известны мне досконально.
— Тогда скажите, мистер Хэдстон, приходится ли сестре Хэксема страдать из-за нелепого — вернее, ни на чем не основанного обвинения, которое сначала возвели на ее отца, но затем в основном сняли?
— Нет, сэр, — чуть ли не с гневом отрезал Брэдли.
— Рад это слышать.
— За сестрой Хэксема… — Брэдли раздельно выговаривал каждое слово, точно читая по книге, — …нет ничего такого, что не позволило бы поставить ее рядом с собой человеку с безукоризненной репутацией, человеку, собственными силами пробившему себе дорогу в жизни. Заметьте! Я говорю "поставить ее рядом с собой", а не "поднять до себя". Ей не приходится и не придется терпеть позора, если только она сама не навлечет его на свою голову. А раз человек с безукоризненной репутацией считает возможным смотреть на нее как на равную и раз он твердо убежден, что ее не в чем упрекнуть, по-моему этого вполне достаточно.
— И такой человек есть? — спросил секретарь.
Брэдли Хэдстон сдвинул брови, выпятил свой массивный подбородок и, уставившись себе под ноги, проговорил с решительностью,
— И такой человек есть!
У секретаря не было больше причин и поводов продолжать эту беседу, и на том она кончилась. Через три часа лохматый парик цвета пакли снова нырнул в ссудную лавку, и в тот же вечер отказ Плута Райдергуда от прежних показаний лежал в почтовой конторе, запечатанный в конверт, на котором был написан новый адрес Лиззи Хэксем.
Все эти дела так поглотили Джона Роксмита, что он увиделся с Беллой только на следующий день. По молчаливому уговору они старались держаться подальше друг от друга, но так, чтобы мистер и миссис Боффин не заметили перемены в их отношениях. Проводы Бетти Хигден только способствовали этому. Белла с охотой помогала ей укладываться, остальные тоже были заняты ее сборами, и им было не до Беллы с Роксмитом.
— Миссис Хигден, — сказал Роксмит, когда все они столпились около Бетти, — все, кроме Беллы, которая, стоя на коленях перед стулом, вместе с ней складывала вещи в корзину. — Вам надо будет иметь при себе хоть письмо с нашим адресом. Я напишу там от имени мистера н миссис Боффин, что они ваши друзья, — слово «покровители» им, пожалуй, не понравится.
— Да, да, да! — воскликнул мистер Боффин. — Нельзя ли без покровителей! Все что угодно, а от этого увольте!
— Этого добра и без нас хватает, правда, Нодди? — сказала миссис Боффин.
— Правда, старушка, — подтвердил Золотой Мусорщик. — Чего другого, а этого хватает.
— А ведь некоторым людям нравится, когда у них есть покровители? спросила Белла, поднимая на него глаза.
— Только не мне! А кому нравится, пусть поразмыслят над этим как следует, — ответил мистер Боффин. — Покровители и покровительницы, вице-покровители и вице-покровительницы, усопшие покровители и усопшие покровительницы, экс-вице-покровители и экс-вице-покровительницы! Как прикажете понимать все эти словеса? А ведь ими полны те толстые книги, которыми разные благотворительные общества завалили Роксмита! Если мистер Том Ноукс пожертвовал пять шиллингов, вот вам и покровитель, и если миссис Джек Стайлз пожертвовала пять шиллингов, вот вам и покровительница! Что за чепуха такая! Как это назвать? Бесстыдство — другого названия не придумаешь!
— А ты не кипятись, Нодди, — остановила его миссис Боффин.
— Не кипятись! — воскликнул он. — Да тут взорваться недолго! Куда ни сунешься, везде натыкаешься на покровителей! А я не хочу, чтобы мне покровительствовали. Если я покупаю билет на музыку, на цветочную выставку или на какое-нибудь другое увеселение, и покупаю за большие деньги, при чем тут всякие покровители и покровительницы, ведь не они за меня платили! Если кто делает доброе дело, пусть только ради добра и старается. А если дело дурное, его никакие покровители с покровительницами не поправят. Опять же, начнут строить какое-нибудь новое заведение и глядишь, про все забыли — и для кого оно строится и как оно строится, — самое важное тут покровители и покровительницы. Хоть бы кто сказал мне, неужто в других странах покровители с покровительницами тоже такую силу взяли, как в нашей? И уж как этим покровителям и покровительницам самих себя не совестно, просто не понимаю! Пилюли это, что ли, или средство для ращения волос, или снадобье для укрепления нервов, что о них трубят на всех перекрестках!
Облегчив себе душу этим монологом, мистер Боффин, по своему обыкновению, рысцой пробежался по комнате и вернулся на прежнее место.
— А что до письма, Роксмит, — сказал он, — так вы это правильно. Дайте ей такое письмо, заставьте ее взять такое письмо, суньте ей такое письмо в карман силой! Она может заболеть. Ведь вы на самом деле можете заболеть, миссис Хигден! Не упрямьтесь, не спорьте со мной! Можете заболеть, можете!
Старуха рассмеялась и сказала, что с благодарностью возьмет письмо.