Одного раза недостаточно
Шрифт:
Пьяницы уже заставляли себя встать на ноги. Тем, кому это не удавалось, помогали приятели. Внезапно парк заполонили собаки: Дженюари увидела человека, выгуливавшего за плату сразу шестерку чужих псов разных пород, мужчину с ризеншнауцером, женщину с бигуди на голове и коккер-спаниелем на поводке. Парк, казавшийся ночью бархатным, становился неприветливым, грязным. Солнечные лучи высвечивали банки из-под пива, разбитые бутылки и обертку от бутербродов. Ветер раскачивал деревья, и мягкий шелест опадающих листьев казался предсмертным стоном на фоне рева
Теперь в парке стали появляться дети. Бледные, усталые матери толкали прогулочные коляски с малышами. Иногда рядом трусила собака с привязанным к коляске поводком - ревнуя, она вспоминала дни, когда безраздельно находилась в центре семейного внимания. В других колясках младенец спал, а двухлетний ребенок сидел на откидном сиденье, пока мать везла детей к детской площадке.
Затем с Пятой авеню хлынул поток широких английских колясок с крошками, завернутыми в пеленки из чистого шелка с вышитыми на них инициалами. Няньки в накрахмаленных форменных платьях катили их к ближайшей скамейке, чтобы собраться там и поболтать, пока подопечные спят.
Дженюари смотрела на детей с завистью. Эти маленькие живые комочки чувствовали себя в парке, как дома. Каждый имел имя, семью.
Она вдруг поняла, что идет к горке желаний. Это был невысокий холмик. Но в детстве он казался Дженюари большой горой. В пять лет она, торжествуя, сама забралась на вершину. Отец поднял ее руку и сказал: "Отныне это твоя гора. Закрой глаза и загадай желание... Оно обязательно сбудется". Дженюари молча помечтала о кукле. Потом отец повел ее в "Румпелмайер" пить горячий шоколад, а перед уходом купил дочери самую большую куклу, какая там продавалась. С того дня холмик стал для Дженюари горой желаний.
Но сейчас горка была голой и неприглядной. Вороша ногами мертвые листья, девушка забралась на вершину. Присела на корточки, подтянув колени к подбородку, обхватила их руками и закрыла глаза. К удивлению Дженюари, звуки, доносившиеся до нее, усилились - грохотали машины, лаяли собаки. Она услышала хруст листьев и поняла, что кто-то приближается к ней. Возможно, человек с ножом. Она не пошевелилась. Наверно, если она не станет открывать глаза, все произойдет быстро и безболезненно.
– Дженюари...
Возле нее стоял отец. Он протянул руку, и девушка поднялась на ноги.
– За последние полчаса я уже третий раз подхожу к горке, - сказал он.
– Я догадался, что ты придешь сюда.
Он взял ее за руку и повел из парка. Они пересекли улицу. Майк остановился перед зданием "Эссекс-Хаус".
– Здесь варят отличный кофе. Давай позавтракаем.
Они молча сели за столик. Перед ними поставили яйца, но они не притронулись к ним. Внезапно Майк произнес:
– О'кей. Можешь злиться... но скажи что-нибудь. Она собралась заговорить, но тут появился официант. Он спросил, все ли в порядке с яйцами.
– Да. Просто мы не голодны, - ответил Майк.
– Унесите их. Мы только выпьем
Когда официант отошел, Майк повернулся к дочери:
– Почему ты отправилась в парк? Почему? Тебя могли убить.
– Я не могла уснуть.
– А кто мог! Даже я приняла лишнюю таблетку снотворного. По Нью-Йорку не гуляют до рассвета. Я просидел всю ночь в ожидании утра. Выкурил две пачки сигарет...
– Тебе не следовало этого делать, - упавшим голосом произнесла она. Сигареты тебе вредны.
– Слушай, оставим сейчас в покое мое здоровье. Я чуть не сошел с ума, обнаружив, что твоя комната пуста... Ди проснулась, когда я звонил в полицию. Она успокоила меня, сказав, что ты, вероятно, вышла погулять и обдумать ситуацию. Тогда я вспомнил про горку желаний.
Она молчала. Он сжал ее руку.
– Дженюари, давай все обсудим. Она ничего не сказала, и он добавил:
– Пожалуйста, не заставляй меня упрашивать тебя.
– Вчера ночью я не следила за вами и не подслушивала нарочно.
– Знаю. Я растерялся. Рассердился на себя, а не на тебя. Я...
Поколебавшись, он взял новую сигарету.
– Я хотел написать тебе о Ди.
– О, Майк, почему ты этого не сделал?
– Потому что до самого последнего момента не был уверен, что женюсь на ней. А когда о наших встречах стали писать в газетах, я испугался, что слух дойдет до тебя. Спасибо доктору Петерсону, изолировавшему вас от внешнего мира. Эту новость я хотел сообщить тебе лично. Собирался сделать это по дороге из аэропорта. Но когда ты сказала, что так долго ждала меня и хочешь побыть со мной наедине, боже, я почувствовал - ты заслужила, чтобы первый вечер прошел, как ты хотела. Я позвонил Ди и попросил ее уйти. Я решил все рассказать тебе за завтраком.
– Когда ты влюбился в нее?
– Кто говорит о любви? Он в упор посмотрел на дочь.
– Запомни - единственная девушка, которую я любил и буду любить - это ты!
– Тогда почему? Почему?
– Потому что я сел на мель. Крепко!
– Что ты имеешь в виду?
– Кончился как продюсер. После трех неудачных лет не мог раздобыть и цента на новую пластинку. На Западном побережье от меня шарахались как от прокаженного. И тут новость из клиники. В сентябре ты выходишь оттуда. Господи, мы жили ради этого дня... а я уничтожен. Знаешь, где меня застало радостное известие? Я гостил в доме Тины Септ-Клер на Западном побережье.
– Ты однажды снимал ее.
– Да, когда ей было семнадцать. Красивая бездарность. Таланта у нее сейчас не прибавилось, но она снимается в сериале, который попал в первую десятку и будет идти на ТВ еще долго. У Тины большой дом, полный слуг и прихлебателей. Вот кем я стал - почетным прихлебателем. Почему бы и нет? Все, что от меня требовалось - это ублажать Тину.
Он помолчал.
– Отец не должен так разговаривать с дочерью, но у меня нет времени на генеральную репетицию. Я выдал тебе неотредактированный сценарий. Без купюр.