Одноклеточный
Шрифт:
Я показал цилиндр – он лёгкий, мне не трудно его под рубахой таскать. Только успехами похвалиться я пока не мог, потому что передвигать бритву у меня не получалось. Но Давид всё равно ободрил меня и ушёл на свой участок.
Робокок, которого он тискал, пострадал только психически, да и то не слишком сильно. На покатушки меня сегодня не позвали, никто не позвонил… Вот я и отправился вечером не на стоянку, а к Урсуле, как и собирался. На входе в администрацию я прошёл контроль ладонного чипа и покрасовался перед термокамерой, чтобы робарт меня дальше пропустил.
Там
Я прошёл мимо робота-уборщика и двери с табличкой «Хигути Итиё» – там наш директор сидит. Но сейчас его уже не было. Урсула рассказывала, что у дира комплекс Лолиты. У него полсмарта хентайными манга забито, ей секретарша босса поведала, молодая девчонка. Вообще в офисе у нас сидят странные люди. Чтобы не светиться на ошейниках, они общаются через смарт, сэмэсками. Всякие глупости говорят, типа «Какое сегодня число?». Будто у них с памятью проблемы, как у меня.
– Хисасибури нэ? – окликнула меня Марина, секретарша дира. Формы у неё что надо. Не зря, видать, её наш лоликон-директор приглядел. Из её кабинетика несло запахом мяты и ландыша, а панорамный монитор слева от неё показывал какой-то отчёт во все свои два диагональных метра. – Заходи, потреплемся!
– Охаё, – махнул я рукой. – Потом. Меня Урсула ждёт.
Я прошёл ещё дальше и толкнулся в лабораторию. Урсула продувала кабинет с помощью кондишена, но тут все ещё воняло лимонным сорго. Это она мне так сказала, когда я к ней впервые попал. Но пусть лучше сорго, чем вонь из разных колб и приборов, тут я с диром Итиё согласен. Большую часть лаборатории занимал морозильник с ген-пробами и прочей химией, иногда опасной. Я тут вообще ничего стараюсь не трогать без команды, а то ещё вирус подцепишь смертельный.
И ещё у неё настоящий стационарный комп, в сто раз мощнее обычного смарта. Биометрия на нём по полной программе стоит, кто попало в данные не влезет. Когда я вошёл, на мониторе красовался какой-то головастик, а Урсула, держа на коленке бумель, приписывала к головастику всякие обозначения. Видать, иллюстрацию для диссера лепила.
– Садись, – сказала она. – Это бластоцит. Эмбрион такой.
– Страшный… Меня тоже срисовывать станешь?
– Ещё чего. Клинический протокол составим. У меня экспертная система продвинутая, должна справиться. Нечёткая логика и всё такое.
– И
– Стволовые клетки можно выделить, а из них уже все остальные получить. В том числе нервные, которыми постепенно заменить повреждённые, даже в мозгах.
– Чем повреждённые? – испугался я.
– Ну… Мало ли. Ультразвуком, например, есть такое оружие у полиции.
– Ты собираешься заталкивать клетки мне в голову? – насупился я.
– Не преувеличивай, – засмеялась она. – Идею ты правильно уловил, но реализация у неё не такая страшная… Знаешь, как мне стволовые клетки в детстве помогли? Я ведь с анемией Фанкони родилась, костный мозг у меня совсем не мог вырабатываться. Представляешь, прожила бы с чёрным паспортом восемь лет и копыта отбросила. Зачем, чего ради так мучиться? Хорошо, что мне с предками повезло, у них деньги на замороженного эмбриона и операцию нашлись, и страховки ещё немного было. Короче, взяли клетки и мне впрыснули, чтобы анемию вылечить.
– Ну и как?
– Живая, как видишь! Через полгода Фанкони как не бывало. Ген-терапия – великая штука. Даже воспаления лечит. Язвенный колит, волчанку, псориаз, сахарный диабет, спондилит, синдром Рейтера… Кучу всего.
Она опустила какую-то камеру на штанге, чтобы та мне в лицо глядела, и закрыла жалюзи до полной непрозрачности. В лаборатории стало жутко темно. Только экран компа слегка светился. Урсула обошла меня с лазерным пером и положила мне ладонь на голову, растопырив пальцы.
– Не дёргайся, реакцию глаз будем измерять. Сейчас я буду водить пером по стене, а ты следи за точкой. Камера снимет, как у тебя зрачки двигаются.
По стене напротив забегало пятнышко света. Оно то стояло на месте, то плыло куда-то, то скакало так, что и уследить невозможно. Я старательно следил за ним взглядом, а девушка развлекала меня разговором:
– По этому тесту все отклонения в работе мозга выявить можно. Скажем, шизофреникам трудно сосредоточить фокус на медленном объекте…
– Но ведь я вроде не шизофреник?
– Я и не говорю. Это пример такой был. Видишь же, я по всякому пером двигаю.
– А моргать можно?
– Лучше не надо, точность диагноза может пострадать… – Она помолчала. – А ты на свою радужку смотрел? По ней можно о здоровье узнать, и о характере тоже. Вот у тебя, – она посветила мне в глаз пером, – структуры-лепестки округлые. Это значит, ты эмоциональный и часто действуешь необдуманно.
– Глупости, – возразил я. – Я всегда подолгу думаю.
– Ничего не глупости. Вот у меня радужка с чёткой точечной пигментацией. Поэтому я философ по натуре. Это ведь так и есть, верно? Недаром же я «Новый бестиарий» составляю… В общем, если сопоставить рисунок глаза со схемой частей тела, можно о человеке всё сказать – чем он болен и какой он по характеру. Зря не веришь.
Минут через пять она бросила возиться с лазерным пером и опять впустила свет в помещение. Я похлопал глазами и потёр их пальцами, чтобы прогнать из мышц напряжение. Нелёгким это оказалось занятием – мозги тестировать.