Однокурсники
Шрифт:
— Антон, — тихо произнес он, — у меня нет слов, чтобы выразить свое соболезнование. Мне очень жаль.
— И ты прими наше соболезнование, Джейсон, — ответил он. — Вы с Фанни так сильно любили друг друга.
А затем он прибавил еле слышным голосом:
— Мы подумали, может, тебе захочется приехать на похороны.
Похороны. О боже! Эта мысль отозвалась тупой болью. Еще одна суровая реальность, заставляющая понять, что Фанни и в самом деле мертва. Он никогда больше не услышит ее голоса. Никогда не увидит ее живой.
Но
— Да, Антон. Да, конечно, — ответил он слабым, еле слышным голосом. — Когда панихида?
— Вообще-то предполагалось, что сразу, как только мы все доберемся туда. Но конечно, если ты приедешь, мы тебя подождем.
— Я не понял, — сказал Джейсон. — Разве похороны не в Голландии?
— Нет, — сказал Антон. — Наша семья решила иначе. Ты же знаешь, мы люди религиозные и питаем сильные чувства ко всему, что связано со Священным Писанием и Святой землей. И раз уж Фанни умерла… там, мы подумали, надо похоронить ее на протестантском кладбище в Иерусалиме.
— О!
— Может, тебе слишком далеко ехать? — мягко произнес Антон.
— Не говори глупостей, — тихо ответил Джейсон. — Я обзвоню все авиакомпании, как только они откроются, и вылечу первым же самолетом. Я обязательно позвоню вам и сообщу, когда прибывает мой рейс.
С тех пор как они познакомились с Фанни, он всегда держал свой паспорт под рукой, на тот случай, если разлука вдруг станет совсем нестерпимой. Чтобы он смог только собрать чемодан, узнать, когда рейс, и ехать.
В то утро у него был экзамен, на который ушло несколько недель подготовки, а поскольку рейс в Израиль отправлялся из аэропорта Айдлуайлд вечером, то он бы успел его сдать.
Но теперь это не имело никакого значения. Ему было совершенно на все наплевать.
Он пошел в туристическое агентство, которое находилось на площади, взял билет и, коротая остаток дня, бесцельно бродил по Кембриджу. Ярко светило солнце, и беззаботные студенты весело смеялись, направляясь к реке на пикник.
Этот смех вызывал у него тихую ярость. Как могут они улыбаться и гулять по улицам, будто ничего не произошло, словно жизнь со вчерашнего дня ничуть не изменилась? Как смеет это проклятое солнце так ярко светить? Весь мир вокруг должен застыть на месте и рыдать!
В четыре он вылетел из Бостона, в нью-йоркском Айдлуайлде у него была пересадка, и он прошел пешком через зал туда, где проходила регистрация на рейс авиакомпании «Эль-Аль». Родители встретили его там.
Его мать плакала.
— Джейсон, это так ужасно…
— Мы можем чем-нибудь помочь? — спросил отец.
— Не думаю, — ответил Джейсон растерянно.
К ним подошел невысокий молодой человек с черными вьющимися волосами, в рубашке с короткими рукавами, с рацией в руке, и произнес с легким акцентом:
— Вы все трое пассажиры?
—
— В таком случае остальным, боюсь, придется отойти, — вежливо сказал он. — Здесь разрешено находиться только пассажирам. В целях безопасности.
Это огорчило старшего Гилберта.
— Посмотри на этот терминал, — пожаловался он, неохотно отходя оттуда. — Повсюду полицейские, и по крайней мере человек десять типов вроде того парня. Наверное, это самая опасная авиакомпания в мире.
Не успел Джейсон ответить, как сотрудник службы безопасности обернулся к его отцу и сказал, обращаясь непосредственно к нему:
— Простите, но я считаю, что наша авиакомпания самая безопасная в мире, ибо мы предпринимаем все возможные меры предосторожности.
— А вы всегда подслушиваете чужие разговоры? — повышенным тоном спросил отец Джейсона.
— Только когда я на службе, сэр. Это часть моей работы.
Возмущенный мистер Гилберт повернулся к сыну и произнес:
— Обещай мне, что обратно полетишь американскими авиалиниями.
— Папа, пожалуйста, оставьте меня одного.
— Да, сын, — сказал негромко отец. — Конечно.
Они обняли Джейсона и быстро ушли.
Джейсон вздыхал, наблюдая за тем, как две женщины, сотрудницы службы безопасности, осторожно вынимают и кладут на стол содержимое его небольшой дорожной сумки — три рубашки, несколько комплектов нижнего белья, два галстука и туалетный набор — и тщательно все изучают. Одна из них даже проверила тюбики с зубной пастой и кремом для бритья.
Наконец они сложили все обратно — гораздо более аккуратно, чем это делал он сам.
— А теперь я могу идти? — спросил он, стараясь не проявлять своего нетерпения.
— Да, сэр, — ответила молодая женщина, — вот сюда, в эту кабинку. Для личного досмотра.
Полет был долгим, а в самолете находилось много народу. Дети гонялись друг за другом по проходам. Бородатые мужчины, в основном пожилые и несколько молодых, расхаживали по салону туда и обратно — несомненно, каждый из них размышлял над каким-то жизненно важным местом в Талмуде или над очередным отрывком из Пророков.
Непонятно почему, но Джейсон тоже встал с места и стал ходить вместе с ними. Удивительно, до чего разные лица встречались у пассажиров. Помимо стереотипных старцев, словно сошедших со страниц Ветхого Завета, здесь были также загорелые и мускулистые парни. Он догадался, что многие из этих молодых людей спортивного вида, в рубашках с короткими рукавами, — охранники. Попадались в салоне и чернокожие лица, как у обыкновенных негров, которых он немало видел на своем веку. (Потом он узнал, что это йеменцы.) Но больше всего он поразился, узнав в некоторых людях самого себя. Здесь и там сидели светловолосые и голубоглазые пассажиры и бойко переговаривались между собой на иврите.