Однолюб. Сборник новелл
Шрифт:
– Боже мой, Бетси, – Эндрю позвал свою жену. Она знала Кристин. Еще бы не знать, ведь это она познакомила их в свое время. – Что с Кристин?
– Ты разве не знал? Она часто так делает.
– Как так? – Эндрю не мог себе представить, чтобы человек добровольно так мучился. – У нее есть коляска, я точно знаю, видел много раз в церкви и вообще…
– Не знаю, хочешь, спроси у нее.
Эндрю так и сделал. Он не подошел к Кристин в тот раз, только смотрел, как она доползла до своего дома на холме и устроилась на пороге, отдыхала. Но он с тех пор стал за ней наблюдать. И увидел, как Кристин все в том же своем розовом
– Что тебе? – спросила Кристин, увидев запыхавшегося Эндрю.
– Что ты тут делаешь? – спросил он, переведя дух и усаживаясь рядом.
– Ничего. Просто смотрю на море.
– А почему не на коляске? У тебя же есть коляска, – допытывался он, не понимая, что ее заставляло так над собой издеваться.
– Есть. Но для этого мне надо просить. А я хочу быть свободной.
Эндрю ничего не сказал и больше ни о чем не спросил. Он понял. Он посидел еще немного для приличия, потом встал и ушел, не попрощавшись – Кристина так внимательно смотрела на море, что он не хотел ей мешать.
Прошли дни и месяцы, а Эндрю все еще не мог завершить свою картину, которую назвал «Мир Кристины». Ему казалось, что трава недостаточно сухая и непонятно, что она обдирала Кристи колени и руки.
Рукам он уделил много внимания – они получились такими, какими он их увидел тогда вблизи – грязные, со стертыми ногтями, со следами порезов о камни, со вспухшими венами. В волосы он тоже добавил «лет», чтобы люди не подумали, что перед ними просто молодая леди, которая лежит в траве. Если и так, то зачем бы она выбирала эту траву, а не зеленую и шелковистую? Ноги и все остальное он написал так, что ни у кого уже не было сомнений – Кристин никогда не сможет ходить, но она не сдалась потому, что нашла способ быть свободной, по-настоящему – и от жалости, которая ее ранила и от своей болезни, которую она не могла победить. И Эндрю ей тоже помог – его картина станет ее крыльями, на которых она облетит земной шар, когда все увидят картину и узнают о ней.
P.S. После того, как работа была завершена, Эндрю Уайет представит ее на суд зрителей. Критика примет картину холодно – мало действия, недостаточно цвета, ничего не понятно. Но зрители отнеслись к увиденному иначе. Слух о том, что такая картина есть, дошел до нужных людей и вскоре ее купил в свою коллекцию Нью-Йоркский Музей современного искусства. «Мир Кристины» имел бешенную популярность. Самого художника, как и картину считают классическими символами современного американского изобразительного искусства.
Что ж, соглашусь.
Провокация на все времена
Не берусь оценивать это произведение. Тем более, что, как выяснилось, в его основе вполне реальный материал, биографические факты, которые имели место быть и не только в России. Об одной из самых нашумевших историй такого рода писали газеты в начале 50-х: любитель нежного возраста, некий Ласаль, как и герой "Лолиты", Гумберт, возил похищенную им девочку по Америке, выдавая за свою дочь. История кончилась тем, что Салли Хорнер, которую Ласаль правдами и неправдами удерживал при себе, все же додумалась позвонить в ФБР… Так
–«…мама убедила отца сохранить манускрипт "Лолиты". Папа, дописав роман и удовлетворив свое вдохновение, решил было сжечь рукопись…».
«Удовлетворить свое вдохновение» – было главным поводом и причиной написания «Лолиты». Набоков взялся рассказать о том, что предпочитали обсуждать шепотом, не называя имен, но так, что все знали – о ком речь. Работа шла легко, ничего особо придумывать было не надо – он сам не так давно испытал достаточно сильные эмоции. Страстный роман с Ириной Гуаданини едва не разрушил его брак…
Ситуацию спасла жена, Вера. Она поняла, что муж будет врать и убеждать ее:
– Не верь! Это слухи! Сплетни. Ты же знаешь людей…, – а сам в то же время напишет любовнице и будет просить ее «потерпеть».
Возможно, терпение «сумасбродной блондинки», как называли Гуаданини, увенчалось бы разводом. Если бы не настойчивое желание Веры – сохранить Набокова не только как близкого ей человека, но и как писателя. Для этого было необходимо удержать его в семье. Гуаданини не могла по определению оценить талант человека, который на нее «запал» бог знает, почему, возможно, захотелось «черного хлеба» или чего-то «кисло-соленого».
Летом 1937 года между Набоковым и его женой происходит объяснение. Вера припирает мужа к стене и требует признания, «если он хоть немного ее любил». Вместе с признанием, что безусловно, она много значит для него, Вера узнает и об измене. Бурное объяснение, репетиция расставания и… примирение. Набоков обещает, что писать Гуаданини больше не будет. Но хватило его ненадолго. Он жалуется, что жена «убеждает себя и меня, что ты – наваждение».
Назвав Гуаданини наваждением, Набоков уже объяснил себе об этом романе все, что нужно, чтобы оставить его в прошлом и обратить пережитые эмоции в слова.
Неизвестно, сколько еще он бы тянул, но Гуаданини сама подтолкнула его к разрыву. Она поехала за ним в Канны, выследила по дороге на пляж, куда он шел с сыном. Избежать скандала удалось – Набоков пообещал Гуаданини поговорить и назначил встречу на нейтральной территории, в парке.
– Ты же понимаешь, что я сейчас не готов..
– Но ты же обещал!
–Да, но не сейчас.
–Когда?
–Не знаю. Наберись терпения…
Гуаданини все это уже слышала. Вернувшись из Канн в Италию, она сама оборвала эту связь – убедилась, что Набоков ее любит, но из семьи не уйдет, ни сейчас, ни тем более после – терпеть и ждать можно было вечно. Страсть его напитала, для работы над книгой требовался комфорт семьи. Все объяснимо.
Через несколько лет, уехав в Америку, Набоков напишет свою «Лолиту». В образе Лолиты не будет ничего общего с Гуаданини. Зато эмоции, страхи, фантазии – все это заживет новой, непрожитой в реальности жизнью. Выпив до дна этот «кувшин запретной страсти», Набоков утрачивает интерес к прошлому, хочет уничтожить следы «откровений», опасаясь, что критика и читатели будут искать автобиографические следы в романе. Всем всего не объяснишь. Тем более, что многие находили весьма убедительными утверждения Кэтрин Рин Пиблз, которая однажды брала интервью у Набокова для студенческой газеты: