Одностороннее движение
Шрифт:
Жгучая злость начала давить на мой мозг, и я поняла, что меня сейчас понесет в слезливую Галактику.
– Я заметил, что вы уже не так общаетесь и решил...
– Решил, что я буду рада пройтись по рукам всех Женькиных друзей? – закончила я за Андрея. Боже, мне это все напоминало какую-то тупую мыльную оперу, в которой герои оказываются в удручающем положении, полном недопонимания и злости.
Я сильнее прихватила платье у груди, понимая, что Свиридов принял меня за элементарную шлюху, хоть и прямо не сказал об этом.
– Боже!
Я больше ничего не смогла выговорить. Вечер так страстно начавшийся, так прискорбно
– Не прикасайся!
– Не глупи! – холодный тон довел меня до крайней точки, и я поняла, что из моих глаз по щекам начинают спускаться ядовитые слезы, обжигая и умертвляя каждый кусочек кожи. Он снова подошел и зажал своими пальцами бегунок, но моя истерика набирала обороты и я снова как ужаленная отпрыгнула от него.
– Не прикасайся ко мне! – мои слезы уже катились крупными частичками града. Свиридов довольно больно припечатал меня к стене и начал застегивать моё платье.
– Успокойся! Дай застегну.
Когда я полностью была готова к побегу из квартиры Свиридова, я взглядом начала искать свою сумочку, которая оказалась лежащей на диване. Поймав мой устремившийся взгляд на сумку, Андрей начал застегивать пуговицы на своей рубашке, сообщим мне своим холодным и нисколько не жалеющим меня тоном, что отвезет меня. Я, мотнув только головой в отрицательном жесте, начала судорожно дергать дверную ручку, но Свиридов схватил меня за локоть и развернул к себе.
– Я. Тебя. Отвезу!
Приказной тон еще больше подстегнул мои довольно чувствительные эмоции, и начиная реветь по-настоящему, я предприняла попытку вырваться из его руки. Он, увидев мои слезы, сморщился, как будто увидел что-то недопустимое и непристойное.
– Только давай обойдемся без сырости! Ты уже взрослая девушка...
– Конечно! Благодаря тебе! Отпусти меня. Я на такси доберусь.
Вырвав свою руку, я снова приложилась к дверной ручке, но рука Андрея ухватила моё запястье и здесь меня понесло.
– Не трогай меня! Я тебя ненавижу, ты сволочь! Как ты мог? Я ведь Женькина сестра! Ты ублюдок! Я тебя презираю! – и каждое мое слово сопровождалось ударами моих слабых кулачков о грудь Свиридова, а он просто стоял и смотрел на меня. Мою душу словно вырвали из меня, кроме боли и ненависти я не чувствовала в данный момент абсолютно ничего к этому человеку, который, сам того не зная и не замечая, смог заменить мне воздух... Слезы лились из меня обжигающими лавами, слова терялись где-то в воздухе... Но острая боль пронзила моё сознание и я с ужасом уставилась на Андрея.
– Успокоилась?
Я приложила ладонь к щеке, по которой только что шлепнул Андрей, и мне стало еще хуже, понимая, что стену этого человека мне никогда не пробить. Я развернулась и, в последней
Зайдя в лифт, я не смогла больше сдерживать свои эмоции и, начав рыдать в голос, упала на колени, в которых сразу же стрельнуло резкой болью от столкновения нежной кожи с холодным металлом. Я опустила лицо в ладони и каждая слезинка словно резала моё беспощадно разорванное и растоптанное только что сердце. Я смотрела, как слезы капали на пол лифта, и понимание того, что вместе с этими слезами меня покидает и частичка души, било молотком по голове и отдавалось щемящей болью в груди.
Глава 7
Раз, два, три, четыре, пять!
Ровно пять декоративных бабочек на моём светло-коричневом тюле.
Раз, два, три, четыре… одиннадцать!
Ровно одиннадцать фоторамок украшают стены моей, ставшей недавно столь тесной и удушающей, комнаты. Поворачиваю свою тяжелую от сумбурных мыслей голову вправо и смотрю на календарь, стоящий на прикроватной тумбочке.
Раз, два, три, четыре… двенадцать!
Уже двенадцать! Ровно двенадцать дней прошло с той злополучной среды, которая теперь в моем календаре закрашена черным маркером. Поднимаю снова голову вверх и смотрю на безупречно ровный и белоснежный потолок. Интересно, тяжело ли создать такую ровную поверхность?
Боже! Прикрываю глаза. О чем я думаю! Ведь на самом деле меня мучает только один вопрос, который разрывает мне душу уже двенадцать дней: почему он не позвонил и не попросил прощения? Он даже к брату больше не приходил. Замечательно! Не хватало еще, чтобы они с Женькой не общались из-за моей минутной слабости… Или это его была слабость? И была ли это вообще слабость? Тем более минутная?
Двенадцать дней я никуда не хожу, каждое утро из этих дней ко мне в комнату заходит брат и интересуется моим состоянием здоровья: он думает – я заболела. А больна ли я? Да! Свиридовым! Сердце болит от нанесенных оскорблений, обиды… унижений! Неужели я дала повод ТАКОЕ о себе подумать? Или он обо всех девушках такого мнения?
Продолжая рассматривать потолок, думаю о том, что я уже три дня не плачу: слезы закончились, высохли, сожгли в душе и в сердце все живые клетки, рецепторы. Чувствую себя не то что разбитой, а просто мертвой! Живой труп! Знаю, я еще слишком молодая, чтобы так убиваться по мужчине, который отверг твои чувства и выкинул за порог твое сердце, как ненужный хлам, но вот такая я, Милена Колосова, слабая!
Звенящую тишину в моей комнате разрывает входящий вызов на моем телефоне; по мелодии поняла, что звонит подруга. Не поворачивая головы, дотягиваюсь рукой до телефона, лежащего на тумбочке, и подношу к уху.
– Привет. Если вы хотите обсудить моё нынешнее состояние или свои проблемы, то, к сожалению, абонент занят самобичеванием и на долгие разговоры не настроен, а если вы позвонили просто узнать живая ли я еще, то да, тело живое…
– Мдаааа… а иначе никак с тобой связь наладить нельзя?
– Что ты хочешь?
– Я хочу обратно свою подругу, а не дождевого червя! Ты голос свой слышала? Сколько можно…
Дальше я, естественно, не смогла услышать подругу, так как отключила телефон, перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку…