Одолжите тенора! Звездный час

Кен Людвиг

Макс. «Г»?

Сондерс. Губы?

Макс. Груди?

Тито. Эмоции. Слишком много эмоций. Она меня ужасно любит.

Сондерс. Ну конечно.

Макс. Ясно как день.

Сондерс. Так… эээ, не хотелось бы лишний раз напоминать, но нам действительно пора ехать.

Тито. Ну конечно. Спасибо за все. До вечера.

Сондерс. Нет — нет. Вы мне не поняли. Я имею в

виду, мы все вместе поедем. На репетицию.

Тито. И я тоже?

Сондерс. Ну а как же.

Тито задумывается.

Тито. Нет. Не получится. Честно говоря, я что-то неважно себя чувствую.

Сондерс. Неважно?

Тито. Да.

Сондерс. А в чем дело?

Тито. Подташнивает. Ем слишком много, по глупости.

Сондерс. Синьор Мерелли. Похоже, вы меня не понимаете. Дело в том, что в театре нас ждут люди. Сто человек. Cento persona. И они все ждут вас.

Тито. Ха, ну приеду я, начну петь, и меня начнет рвать прямо на головы оркестрантов.

Сондерс. Что вы говорите…

Тито. Вот вам крест.

Сондерс. Мистер Мерелли, у вас контракт!

Тито. У меня газы.

Сондерс. О, господи.

Тито. А, не переживайте. Вечером приеду в театр. Я же Мерелли. Представление не отменяется.

Сондерс. Вы же не знаете ничего о самой постановке! О темпах!

Тито. Я пел партию «Отелло» пятьдесят раз. Подумаешь.

Сондерс. А как насчет костюма?

Тито. У меня свой, в чемодане. Хотите взглянуть? Вообще-то у меня два костюма. На всякий случай.

Сондерс. Но так не положено.

Тито. Я пою в своем костюме в венской Staatsoper и «Ковент Гардене». Что, для Кливленда не подойдут?

Звонит телефон. Сондерс хватает трубку.

Сондерс(в трубку). Да, Джулия!

Тито(Максу). Ну и работка у него. Не позавидуешь.

Макс. Ничего, он человек закаленный.

Сондерс(в трубку). О, БОЖЕ МОЙ!!!

Макс. И не такое бывает.

Сондерс(в трубку). Я сейчас буду. А вы ищите!.. Джул… Джули… ДЖУЛИЯ, ТОЛЬКО БЕЗ ПАНИКИ. (Вешает трубку.) Ну и работнички

у меня, недотепы. Им что итальянская опера, что флюгельгорн — все одно!

Макс. А что такое?

Сондерс. Куда-то подевали ноты для всего оркестра.

Тито. Плохо дело.

Сондерс. Ладно, слушайте меня. Мне нужен ответ и немедленно. Вы едете со мной или нет?

Тито. Нет.

Сондерс. Ладно. Как знаете. Макс!

Макс. Да, сэр?

Сондерс. Если что не так, сразу звони. В ту же минуту.

Макс. Хорошо, сэр.

Сондерс. Я буду в театре.

Макс. Хорошо.

Тито. Все обойдется. Удачи.

Сондерс. Макс! (Подходит к нему.)

Макс. Да, сэр?

Сондерс. Ни на шаг.

Макс. Ни на шаг, обещаю.

Сондерс выходит, закрыв за собой дверь. Тито облокачивается на спинку дивана. Поначалу он не замечает Макса, думая, что тот тоже ушел. Затем видит его.

Тито. Вы что, остаетесь?

Макс. Да. Если — если только вы не против.

Тито. О чем вопрос. Располагайтесь. (Он рыгает, поглаживает себя по животу.) Scusi.

Макс. Вам правда плохо, да?

Тито. Да ничего. Еще поживу. Как говорят в моей родной деревне, «от газов еще никто не умер». Они знают, что говорят, уж поверьте.

Макс. Ну да, но — но, может, вам принять таблетки? И тогда полегчает.

Тито. Ну уж нет, спасибо. Поспать мне надо. Расслабиться. Начать глубоко дышать. А это дело непростое.

Макс. Почему?

Тито. «Почему — почему». Сегодня я пою в Кливленде, в понедельник в Нью — Йорке. Все время в спешке. Живу в гостиницах. А ведь у меня дети, вырастут шалопаями.

Макс. Понятно.

Тито. Напряжение чувствую и тошнит. Не могу петь.

Макс. Вообще?

Тито. Пение — это как жизнь. Ты должен чувствовать себя свободно, быть в настроении. А если напрягаешься, тебе конец.

Макс. Я вас понял. Я — я пою, немного.

Тито. Вы?

Макс. Ага. Но совсем, совсем немного. Куда мне до вас.

Тито. Так нельзя. Нельзя себя ни во что не ставить. Это плохо. Чтобы петь, нужна вера в себя. Повторять постоянно: «Я пою лучше всех. Я Макс. У меня золотой голос».