Одухотворенная земля. Книга о русской поэзии
Шрифт:
Мой шаг, тяжёлый, как раздумье
Безглазых лбов, безлобых лиц,
На площадях давил глазунью
Из луж и ламповых яиц.
В этом стихотворении, как почти всегда и везде, экспрессию образов поддерживает и звук, и рифма: как это очень часто у Роальда
Мандельштама, нечетные строки — весьма расшатанные консонансные рифмы (раздумье — глазунью), охваченные с двух сторон точными (серп
— ущерб, лиц — яиц). Звукопись, в том числе и аллитерация, продолжает и усиливает образность,
действительно воспроизводит звук всплеска. Так Роальд растоптал желток О. Мандельштама. У младшего поэта не только другая звуковая и
цветовая (преобладание меди и бронзы) палитра и другая экспрессия, у него иной зрительный ряд: «Я бросаю радостные клады / Фонарей, как
нитку янтаря»; «Розами громадными увяло /Неба неостывшее литье»; «чугунные ребра моста»; «На полу площадей щербатом — / Недожаренный
лунный блин». Что же до близости поэтики Р. Мандельштама Маяковскому, то и здесь сходство есть, но тождества нет — иной семантический
ореол. Выявив другие параллели между Р. Мандельштамом и Маяковским («Моих молитв иероглифы — / Пестрят похабщиной заборы», «Люблю /
Одиночество /Флага/ В хохочущей /Глотке небес!», Б. Рогинский приходит к выводу, что «при сходной кричащей смелости образов пафос
Мандельштама более строгий и замкнутый, чем у Маяковского, и в нем столько же переживания собственного величия, сколько и блоковского
чувства жестокой красоты мира»[294]. Я полностью согласен со второй частью, но хотелось бы уточнить, что в отличие от Маяковского, у
Р. Мандельштама вовсе отсутствует эгоцентризм — он растворен в мире явлений и в мире культуры и абсолютно не зациклен на себе.
Виртуальная реальность
Некоторые сетуют на то, что у Роальда Мандельштама нет последователей и мало поклонников, хотя я насчитал более 100 сайтов в
интернете, где либо есть упоминание о нем, либо приводятся его стихи. Причем, есть случаи и вовсе парадоксально-комические, как например,
на сайте хакеров или на сайтах российских тинейджеров «Цитадель» и «Гейм-гуру»[295] (язык не поворачивается сказать «подростков» — так как
это сразу же включит в «семантическое поле» роман Достоевского и приведет к ложным ассоциациям) процитировано одно и то же
стихотворение:
Он придёт, мой противник неведомый, —
Взвоет яростный рог в тишине, —
И швырнёт, упоенный победами,
Он перчатку кровавую мне.
Тьма вздохнёт пламенеющей бездною, —
Сердце дрогнет в щемящей тоске, —
Но приму я перчатку железную
И надену свой чёрный доспех.
На каком-то откосе мы встретимся:
В жёлтом сумраке звёздных ночей,
Разгорится под траурным месяцем
Обнажённое
Разобьются щиты с тяжким грохотом,
Разлетятся осколки копья, —
И безрадостным каменным хохотом
Обозначится гибель моя.
Это одно из самых ранних юношеских стихотворений Роальда Мандельштама, написанное, очевидно, в конце 1940-х — начале 1950-х
(точная дата не установлена), в котором есть еще шероховатости стиля («Обозначится гибель моя»), стертые эпитеты («Взвоет яростный рог в
тишине», «пламенеющей бездною», «сердце дрогнет в щемящей тоске») — словом, подражание. Вновь 3-стопный анапест. Чередование
дактилических и мужских рифм по звучанию скорее напоминает Некрасова, но у последнего этим метром написаны сентиментально-бытовые и
народные вещи («Что ты жадно глядишь на дорогу…», «Средь высоких хлебов затерялося»), в то время как тон стихотворения Р. Мандельштама
приподнято-романтичен. Здесь скорее напрашивается сравнение с такими стихотворениями Гумилева, как «Помпей у Пиратов» (I, 75,) «Игры»
(I,76), «Завещание» (I, 100) и др., а стихотворение Р. Мандельштама «Облаков золотая орда» не только метрико-ритмически, но и образно
напоминает «В небесах» Гумилева (I, 54), о чем несколько ниже. Вырванные из контекста эпохи и процитированное людьми, не знающими ни
жизни поэта, ни его времени, эти экзистенциальные стихи о самопожертвовании и «полной гибели всерьез», привлекают молодежь некоей
романтической силой, игрой мускулатуры. У поэта же — стремление хотя бы ценой собственной гибели взорвать застоявшийся воздух эпохи
(вспоминается тютчевское «Я просиял бы и погас»).
О Брандте и Данте
Не удивительно ли вообще, что его стихи дошли до нас? Выживали не сильнейшие, выживали более гибкие, как например, Горбовский,
который переписал свои ранние стихи в более приемлемой, конформной и комфортной для совписа манере. Роальд же Мандельштам, как
известно, «компромиссов не знал» (Кузьминский). Не случайно Петр Брандт озаглавил свое эссе о нем — «Неистовый скальд», взяв у поэта его
же собственную характеристику-строку из одного из самых значительных его стихотворений, речь о котором ниже. Отмечая мужество и
непреклонность поэта, Брандт почему-то в своем эссе сравнивает Роальда Мандельштама с Фаринатой из «Божественной комедии», как будто
предрекая поэту адские муки и утверждая, что и там его дух не будет сломлен. Не замечая того, что он сам себе противоречит, так как ниже
говорит о том, что поэт «праведен ветхозаветной праведностью», автор несмотря на это, отправляет поэта в Ад, ибо Фарината, хотя и был