Офицер Красной Армии

Поселягин Владимир Геннадьевич

Дело было в том, что вовремя боёв в Киеве одна гадская бронебойная пуля, пробив кузов нашего бронетранспортера, деформировалась, и влетела в один из моих сидоров, где лежала форма командира. Вот пуля и привела форму в полную негодность. Другого комплекта не было, да и по размеру подобрать не смогли, вот и пришлось лететь в своей боевой форме офицера Вермахта, тем более она оказалось очень неплохо подогнана мне по фигуре. А нормальной одеждой меня должны были снабдить в Москве. Не формой, а именно гражданским костюмом. Как это не забавно, я бы назвал этот казусом, но присягу

я не давал и моё звание майора было чисто номинальным, тем более особо оно мне и не нужно было. Но это было моё мнение, как думают местные власти, я не знал. Правда, если судить, что я представлен ко второй Звезде Героя, похоже, считают своим.

— Всё нормально, нас уже ждут, но вечером, — сказал подошедший Омельченко, Баранов сопел рядом, пристально отслеживая всех, кто находился рядом. — Сейчас в госпиталь, пусть осмотрят твою руку… О, разведка появилась. Они нас позже ждали.

По полю к нам действительно двигались два грузовика и легковушка. Самолеты, в которых остались только папки с архивом охраняли бойцы госбезопасности, продолжали стоять на краю взлётного поля. У них остались только мы, остальных уже погрузили в подъехавшие машины и отправились к зданию аэродрома. В данный момент у одного из 'ЗИСов' урчала мотором наша 'эмка'.

Представители контрразведки, быстро оформили передачу архива в их руки, после чего принялись за погрузку, а мы втроём сели в легковушку и поехали к выезду из аэродрома.

Госпиталь оказался не так далеко как я думал, всего в десяти километрах от аэродрома. Там с меня сняли повязку, рвали по живому, долго чистили, извлекли мелкий обломок от автомата, после чего наложили новую повязку. Все время экзекуции я просидел со стиснутой челюстью. Было больно, но в принципе терпимо.

Борисов ждал меня у 'эмки', Омельченко не было. Когда меня увели в перевязочную, водитель отвёз его в управление, потом вернувшись за нами.

— Сейчас в гостиницу, товарищ майор. Устроимся, потом в ателье, там уже ждут, как вы и просили вам подгонят костюм и доставят потом его в номер.

— Хорошо, поехали.

Время было девять часов утра, двенадцатого мая. Сегодня был вторник, рабочий день, но народу на улицах Москвы хватало. Наблюдая в окошко за жизнью столицы, я вдруг заметил, как тучная женщина в форменном переднике устанавливает тележку с мороженым.

— Притормози, мороженого несколько лет не ел, — попросил я водителя.

Тот аккуратно припарковался в паре метров от продавщицы. Было забавно наблюдать за её лицом, когда из машины вылез крепкий такой немецкий офицер с рукой на привязи.

— Мать, почём у тебя мороженое? — спросил я подходя.

— Пломбир двадцать копеек, сливочное по двенадцать, — пролепетала та.

— Сержант, тебе сколько брать? — повернулся я к Борисову.

Тот был в советской форме, только без знаков различия и отчуждения как я на улице не вызвал. Костюм он ещё при посадке снял.

— Пломбир… два, товарищ майор, — улыбнулся он.

— Ладно, — хмыкнул я и попросил продавщицу. — Шесть пломбиров.

Наблюдая, как она ловко выдавливает на кружочки бумаги белое лакомство, я чуть не

пропустил вопрос белобрысого паренька в пионерском галстуке. Тот стоял в окружении таких же мальчишек и девчат.

— А вы разведчик? — спросил он.

— Нет, юноша, — беря первые два кружочка и передавая их Борисову, ответил я. — Я командир моторизованного диверсионного подразделения.

Пока детишки шушукались, я забрал остальное мороженное, за него уже было уплачено, поле чего мы поехали дальше, лакомясь холодной сладость. Даже водитель от нас не отставал.

У входа в гостиницу и в фойе я привлекал внимание своей формой, правда многие видели, что кобура у меня на поясе не была пустой. Оформившись в двухместном номере, я, наконец, переоделся в принесённый дежурной по этаж костюм, видимо их держали специально для подобных случаев, и спустился с сержантом в столовую. Хотелось кушать. Нас накормили борщом и картофельным пюре с котлеткой. Чай тоже был ничего.

После этого мы направились в ателье к портному, тот ловко снял с меня мерки, ему не мешало даже то, что я не мог свободно шевелить левой рукой. Справился на раз-два-три.

А вечером за мной пришла машина с Омельченко, и мы поехали в Кремль. Было даже немного боязно, всё-таки увижу личность, которая действительно был в это время культовой.

22 мая. 1942 год. 21 час 46 минут по московскому времени.

Аэродром дальней авиации под Воронежем.

— Товарищ майор, — подбежал ко мне командир второго взвода десантников лейтенант Лучик. — Погрузка личного состава закончена.

Посмотрев на четыре транспортных самолёта, это были всё те же Ли-2, вроде тех, что вывозили нас на Большую землю, я скомандовал:

— Взлетаем.

Заняв своё место в последней машине, в салоне каждого самолёта находилось по двадцать два-двадцать четыре десантника, стал ожидать, когда наш самолёт тронется с места и начнёт полёт в глубину оккупированных немцами территорий. Рядом плечом к плечу сидели молодые парни, готовые порвать немцев как волчат. Напротив сидел старший политрук Новиков, тоже из десантников. Он у нас будет за комиссара. В общем, людей я набрал, осталось только вернуться. Согласно последней радиосвязи в мангруппе всё в порядке, разве что место дислокации сменили, много подозрительных личностей вокруг стало крутиться.

Взлетели мы нормально, пока самолёты гудели моторами, пересекая линию фронта, я предавался воспоминаниями. Эти дни прошли для меня… на удивление легко. Та первая наша встреча со Сталиным мне понравилась своей непринуждённой обстановкой. Мы не говорили о войне или о будущем, мы просто общались. Этот день был первым нашим знакомством, мы присматривались друг к другу, а вот потом уже начали общаться постоянно. Сталин был занятым человеком, однако три часа в день он мог мне выделять, но выделял четыре. Говорили мы обо всём. Я рассказывал о своей жизни, о том, как погиб там, как погиб здесь. Времени не хватало, чтобы рассказывать то, что было у меня на душе и в памяти.