Офицер по вопросам информации
Шрифт:
— Я не думала, что ты отправился в Гозо, — сказала Митци.
Макс выслушал эту первостатейную ложь и, собравшись с силами, продолжил игру.
— Кое-кто убедил меня отдать предпочтение «Ривьере».
— В первый раз здесь? — фыркнула Друзилла. — Не сомневаюсь, что не в последний.
— Я хорошо провожу тут время.
— Судя по тому, что я слышала, это вам необходимо. Невеста перерезала швартовы, да?
— Друзилла, тебе не повредило бы немного такта.
— Без сомнения, моя дорогая, без сомнения. Ну, не стану отрывать вас от еды.
Макс в одиночестве съел ланч за своим столиком и отправился
На ней были темные очки и купальный костюм в стиле сафари с узенькими лямочками.
— Друзилла пошла спать.
— Я рад за нее.
— Порой она бывает резковата, но сердце у нее доброе.
Макс заметил, что ее глаза скользят по его телу.
— Ты хорошо выглядишь… разве что немного худощав.
— Не могу понять, с чего бы это, — усмехнулся он.
— Мы все тут отощали. Мне пришлось вдвое ушивать вот это. — Она потянула свой купальник. — Первый раз в жизни я действительно довольна размером моего зада.
Легкая улыбка скользнула в уголках рта Митци, и она медленно повернулась, чтобы достать сигареты из соломенной сумки, стоящей на песке рядом с ней. При этом она расправила свое полотенце, чтобы ему было удобнее.
— Господи, ты права — надо быть довольным, — сказал Макс, и у него перехватило дыхание. Она ближе к совершенству, чем все, что он когда-либо видел.
Митци закурила и протянула ему пачку и зажигалку. Спасибо Фредди, их общему другу. За последние шесть месяцев он достаточно хорошо узнал ее.
— Почему ты здесь, Митци?
Вздохнув, она ответила:
— Я дам тебе подсказку — уж точно не прогуливаться с Друзиллой.
Он надеялся, что она не заметит, как дрожали его руки, когда он поднес зажигалку к сигарете. И тут же услышал:
— У тебя руки дрожат.
— Так бывает, когда я нервничаю.
— Если тебя это успокоит, признаюсь: ты не единственный. Я не должна была приезжать сюда. Сама себя не узнаю, мне не нужно было этого делать, но не могу остановиться. — Она опустила глаза и стряхнула пепел в песок. — Прости, если смутила тебя.
— Я не смущен. Потрясен — это да. И польщен. Мне стоит больших усилий не поползти по песку, чтобы поцеловать тебя.
— Это не укладывается в мой план.
— У тебя есть план?
— Всем известно, что всегда необходимо иметь какой-то план.
— Когда дело доходит до военных материй, боюсь, я далеко не Маккой.
— Я это слышала. — Она смотрела на залив. — А ты более волосат, чем я себе представляла.
— Приятно убедиться, что ты этого не представляла.
Митци рассмеялась:
— Ты вечно поддеваешь меня. Возможно, я здесь именно поэтому.
— А не из-за этих зазубренных скал?
— О, из-за них тоже. Элеонора — полная дура.
— Теперь я в этом не уверен.
Макс рассказал ей о своем мгновенном озарении на вершине скалы, он первый раз откровенно говорил о своих чувствах. На сей раз это было не законченной картиной, которую
Митци слушала внимательно, не отрывая от него взгляда. Когда Макс замолчал, она, подумав, сказала:
— Я все знаю об ожиданиях других, и не на словах.
Она была обещана Лайонелу еще при рождении, объяснила Митци. Этот союз должен был скрепить узы между двумя семьями моряков, несколько поколений которых жили в одной деревне неподалеку от Портсмута. Они вели хорошую жизнь, слишком хорошую, чтобы в ранней молодости мучиться сомнениями, а когда стали чуть умнее, сомневаться было уже невозможно. Она никогда не требовала от Лайонела особого отношения к ней, хотя ее не радовало чувство предназначенности, которое жило в нем с ранних лет. Это лишало красок их общение. Она не знала, каково это, когда за тобой ухаживает мужчина, потому что единственный мужчина, которому разрешалось поднимать на нее глаза, безоговорочно верил, что она по праву принадлежит ему.
— Он никогда не смотрел на меня так, как ты сейчас.
— С вожделением?
— Как на равную.
— Я никогда не считал себя равным тебе.
— Наверное, есть и другая причина, по которой я здесь, — ты всегда знаешь свое место.
Макс засмеялся и откинулся на полотенце, глядя в синий купол неба.
— Тебе отлично удается скрывать все это.
— У меня богатая практика. Я что-то разболталась. Давай поговорим о чем-нибудь еще.
— Лучше помолчим. Потом пойдем искупаемся, и ты раскроешь мне свой план.
План был простой, и они последовали ему вплоть до последней запятой. Когда солнце стало опускаться в море и похолодало, Митци и Друзилла отправились прогуляться вдоль берега. Они вернулись к ужину, когда Макс уже покончил с ним. Он остановился у их столика и объяснил, что рано уезжает и не увидит их за завтраком. Пожелав им приятного отдыха, он направился к древней сторожевой башне на краю мыса, где в сгущающихся сумерках выкурил две сигареты.
Комната Друзиллы располагалась в том же коридоре, что и номер Макса, в двух дверях от него, так что с приходом полуночи он крался в темноте на цыпочках, ощущая голыми ногами холодные изразцы. Митци ждала его, лежа голой под простыней. Она положила матрас на пол, наверное чтобы избежать ненужных звуков. Занавеси были открыты, и комнату омывал серебряный лунный свет. Они понимали, как сейчас важна тишина, — обговорили это, еще плавая в заливе, — но Макс, когда, откинув простыню, присоединился к ней, первым делом сказал:
— Боюсь, что переборщу с экспериментами.
Митци погладила его по лицу:
— Спешить не надо. Я ничего не знаю о тебе, но думаю, что сегодня ночью не усну ни на секунду.
— Вот уж не думал, что кто-то скажет мне такие слова.
— Отлично.
— И я закрыл дверь.
— Тс-с-с, — заглушила она его поцелуем.
Мальтийцы привыкли вставать рано, и на всякий случай Макс покинул комнату Митци сразу после четырех. Он должен был чувствовать себя уставшим, измотанным, но шаг у него оставался легким и пружинистым. Оказавшись в безопасности своей комнаты, он рухнул на постель и постарался уснуть, но его мысли все время возвращались к матрасу на полу, к теплу ее крепкого стройного тела, к тому, чем она одарила его.