Офицер-вербовщик
Шрифт:
Уорти. Свою-то я перехитрить сумею. Пущу в дело письмо, о котором говорил тебе. А еще мне поможет предсказатель.
Плюм. Я свою тоже знаю, как перехитрить.
Уорти. Как именно?
Плюм. Не стану больше о ней думать.
Уорти. Неужто?
Плюм. Да-да. Я слишком самолюбив, чтоб потакать капризам женщины, даже если у нее двенадцать тысяч в год, и не так тщеславен, чтобы мечтать о невесте хотя бы с двенадцатью сотнями. Пока Сильвия была бедна,
Красотка, ко мне,
Затем что в стране
Скромней любовника нет:
Я всюду пою
Про любовь свою,
Про твою не узнает свет.
Пусть мнится ему,
Что смерть я приму,
Твоим презреньем убит,
Хоть ночью глухой
Близ тебя, друг мой,
Лишь от счастья мне смерть грозит.
С тобой я, пока
Ты не жестока,
А гордой станешь – ну что ж!
Другую сыщу
И без слов спущу
Ей в угоду последний грош.
Подумай только: улизнула из города – и ни слова, ни строчки, ни привета! Узнать бы, где она, – уж я перебил бы ей все окна!
Уорти. Ха-ха-ха! А заодно, наверно, высадил бы оконные решетки, чтобы забраться к ней. Ты, приятель, свои солдатские штучки брось!
(Входит Кайт.)
Кайт. Поглядите, сэр, какая идет милашечка, этакий цыпленочек!
Плюм. Сейчас, Уорти, ты убедишься, что я не влюблен. Видишь эту девчонку? А что с ней за битюг?
Кайт. Не знаю, сэр.
(Входит Рози со своим братом Буллоком. Она держит в руке корзину с цыплятами.)
Рози. Цыплята, цыплята! Молодые и нежные!
Плюм. Сюда, цыплята!
Рози. Кому цыплят?
Плюм. Поди сюда, красотка!
Рози. Вам цыплят, сударь?
Уорти. И мне и ему.
Плюм. Погоди, Уорти, так не надо – ты сам себе ищи. Беру всех, малютка.
Рози. Берите на здоровье. (Приседает.)
Плюм. Дай-ка погляжу. Молодые и нежные, говоришь? (Берет ее за подбородок.)
Рози. Вы таких в жизни не пробовали, сударь.
Плюм. Пойдем, душечка, мне надо перебрать всю твою корзинку.
Рози. Да вы засуньте руку, пощупайте, сударь. Лучшего товара на рынке не сыщете.
Плюм. Всех беру, детка. В десять раз больше и то бы взял.
Рози. Охотно обслужу вас, сударь.
Плюм. Вот и отлично, а за ценою я не постою. Больно уж птички хороши. Как тебя зовут, прелесть моя?
Рози. Рози, сударь. У моего отца здесь ферма, милях в трех от города. Мы торгуем на здешнем рынке–я продаю цыплят, яйца и масло, а брат Буллок – зерно.
Буллок (свистит с другого конца сцены). Не задерживайся, сестра, пора домой ворочаться.
Плюм.
Рози. Дюжина, сударь. И всего за крону.
Буллок. Идем, Розалья! Я давеча пятьдесят мер ячменя быстрее продал. Будешь тут два часа рядиться из-за лишнего пенни.
Рози. А тебе что, болван? У меня тоже голова не соломой набита, я свою выгоду знаю. Случай-то нельзя упускать: джентльмен дает хорошую цену. Так что, сударь, за крону цыплята ваши.
Плюм. Вот тебе гинея, душечка.
Рози. Мне нечем отдать, сударь.
Плюм. Ничего, ничего, найдется. Я живу здесь близехонько, принесешь цыплят ко мне домой, там и разочтемся. (Уходит, Рози идет вслед за ним.)
Кайт (продолжает разговор с Буллоком). Так вот, приятель, как я вам уже рассказывал, гляжу, а один из гусаров сожрал себе на завтрак равелин и ковыряет в зубах палисадом.
Буллок. И какой только невидальщины вы, солдаты, не видывали! А что это, сударь, за рабелин такой?
Кайт. Это вроде нашего пирога с изюмом –только корка чертовски твердая, а изюмины плохо перевариваются.
Буллок. Ну, а палисад? Кончай там, Розалья!
Кайт. Здоровенное такое шило, толщиной с мою ногу.
Буллок (в сторону). Ну, здесь ты приврал! Да где ж это Розалья запропастилась? Розалья, Розалья! Куда она ушла, черт побери!
Кайт. Она ушла с капитаном.
Буллок. Да что ты?! Надеюсь, он с женщинами не очень?..
Кайт. Вот именно что очень.
Буллок. Да ведь, коли так, пропала моя головушка! Куда она пошла? Черт бы тебя побрал с твоими палисадами и рабелинами! (Уходит.)
Кайт. Уж я постараюсь, честный Буллок, чтоб ты поближе познакомился и с палисадами и с равелинами.
(Возвращается Уорти.)
Уорти. Ты просто находка для своего капитана! Тобой можно восхищаться.
Кайт. Разумеется, сударь. Я и сам того же мнения. Я свое дело знаю. Да будет вам известно, сударь, что я из цыган и до десяти лет бродяжил с табором. Там я научился врать и лицемерить. Потом меня отняли у матери, которую звали Клеопатрой, и продали за три пистоля одному вельможе. Я ему полюбился за красоту, и он взял меня в пажи. Здесь я научился озоровать и сводничать. Он прогнал меня за то, что я снашивал его белье и воровал у хозяйки наливку. Тогда я поступил в помощники к судебному исполнителю и тут научился сквернословить и лжесвидетельствовать. А когда я, наконец, попал в армию, то еще научился пить вино и путаться с девками. Так что, если взять да сложить лицемерие, вранье, наглость, сводничество, сквернословие, лжесвидетельство, пьянство, распутство и прибавить ко всему этому алебарду, то и получится сержант-вербовщик.