Офицер. Сильные впечатления
Шрифт:
— Боюсь, что теперь, — вздохнул господин Зорин и многозначительно посмотрел на Машу, — мы будем узнавать обо всем последними.
— У меня есть надежные источники в службе безопасности, — сказала Рита и, видя, что Маша беспокойно заерзала и была готова вот-вот раскрыть рот, поспешно добавила:
— Если бы Маша и оказалась сейчас там, вряд ли мы узнали больше того, что уже узнали.
— Ну конечно, — вяло кивнул господин Зорин, — мы могли бы послать ее туда, когда все закончится. Я думаю, что теперь военные утроят бдительность.
— Может быть, больше вообще ничего не произойдет, — сказала Рита.
— Запускай
На самом деле Рита зря волновалась. Маша заерзала совсем по другой причине. Она была погружена в свои мысли. Она поражалась тому, с какой легкостью человек способен внушить себе то, что кажется ему желанным. Несмотря на то, что она отлично знала обстановку на Кавказе, ей так хотелось верить, что война действительно затухает. У нее в голове не укладывалось, что конфликт готов разгореться с новой силой. Волк сетовал на то, что ее будет трудно обмануть — так хорошо она разбиралась в происходящем. Однако она обманулась сама, когда почти месяц они жили, словно обыкновенные супруги, в квартире на Патриарших и она прислушивалась к его бесконечным телефонным разговорам о грядущих мирных переговорах и возможностях реального перемирия. Именно эти телефонные разговоры и сбили ее с толку, и она уверовала в то, во что ей хотелось бы верить — в то, что Волк отправляется туда, когда подготовлена надежная почва для мирных переговоров. Переговоры начнутся, успешно закончатся, и закончится кавказский сюжет. Полковника сделают генералом и переведут в Москву… Именно об этом в своей предсмертной записке писала ей мама. А ведь говорят, что человеку на пороге гибели дается чудесная способность прозревать будущее. Неужели это не так?
В то же время Маше припомнилось случайное признание Волка в том, что он страшится разрастающегося в мире безумия. То, что происходит на Кавказе, иначе как безумием назвать нельзя.
Самопогруженность Маши прервал зазвонивший на столе господина Зорина телефон.
— Поступила новая информация. На этот раз по каналам Ай-Би-Эн, — сказал господин Зорин. — Совершено нападение на российский бэтээр. В бэтээре находилось восемь военнослужащих. Двое из них найдены убитыми. Шестеро других похищены. Бэтээр сожжен… Я же говорил, — добавил он скучающим тоном, — теперь мы будем получать информацию лишь из вторых рук.
Неожиданно взорвалась Рита.
— Я сказала вам, что Маша никуда не поедет! — яростно вскричала она. — Даже если у вас вообще не будет никакой информации!
— Господи, Рита, — холодно усмехнулся господин Зорин, — ты что, взбесилась? Разве я сказал, что она должна куда-то ехать?
— Я сказала, что она не поедет! — снова крикнула Рита.
— Успокойся, Рита, — спокойно сказала Маша, — ты же знаешь, что я должна ехать.
На несколько секунд в кабинете установилась тишина. Было даже слышно, как в приемной в аквариуме пускают пузыри золотые рыбки. Потом все одновременно бросились убеждать Машу, что ей вовсе не обязательно ехать. Однако сама Маша ничего не видела и не слышала.
То есть она и видела, и слышала, но только не окружающих.
Она видела пыльную листву вдоль дорог в пригороде Грозного. У обочины чернели остовы сожженных машин. Над полями, воинственно накренясь, неслись боевые вертолеты. Крупнокалиберные
Как ни странно, решение Маши поддержал Артем. Когда он видел в ее глазах этот профессиональный блеск, он понимал, что спорить бессмысленно. Единственное, что ему оставалось, это попытаться ее подстраховать.
— Мы поедем вместе, — сказал он.
— Ага, — криво усмехнулся господин Зорин. — Мы все туда отправимся. И ты, и Рита, и я. А еще мы возьмем туда наших спонсоров. Раз уж они отгрузили нам энное количество лимонов на новое шоу, которое не выйдет ни к весне, ни к лету — по той простой причине, что им просто некому будет заниматься, поскольку все мы убежим на фронт, должны же они, наши спонсоры, получить какую-то компенсацию хотя бы в виде бездны впечатлений?
Господина Зорина можно было обвинять в чем угодно — в отсутствии души, сердца, нервов. Но только не в отсутствии профессионализма. Когда речь шла о деле, общечеловеческая суета его трогала меньше всего.
Выслушав его мизантропический пассаж, спорщики сникли.
— Не будь такой дурой, — только и смогла шепнуть Маше подруга.
Маша взглянула на господина Зорина.
— Если бы, скажем, речь зашла о командировке, — как бы между прочим поинтересовался тот, — когда бы ты могла выехать?
На этот раз она бежала на Кавказ не от одиночества и безысходной тоски. На этот раз она спешила к любимому.
— Да когда угодно, — сказала она. — Завтра, сегодня, сейчас.
— Я думаю, что Рита поможет тебе своими связями в службе безопасности добраться к месту назначения кратчайшим путем. Не так ли, Рита?
Маша умоляюще посмотрела на подругу, и та молча кивнула.
Немного позже, когда они сидели в квартире на Патриарших и пили чай, Рита спросила:
— Ты уверена, что он будет рад твоему приезду?
— Одобрит он это вряд ли, но то, что будет рад, уверена!
— По крайней мере, в мирных переговорах у него появится личный интерес, — проворчала Рита.
XLIX
Маша вылетела на Кавказ, так и не дождавшись звонка Волка. Она надеялась, что, пока она будет в дороге, ему успеют передать и он встретит ее в аэропорту.
Уже в самолете у нее появились дурные предчувствия. Ее попутчиком оказался мрачный штабист, у которого она во время своих прошлых командировок несколько раз безуспешно пыталась выудить самую невинную информацию.
Заметив, что она упорно бросает в его сторону кроткие взгляды, он вынужден был поздороваться.
— Что, — проворчал он, — опять на приключения потянуло?
— А разве что-то случилось? — немедленно поинтересовалась Маша.
Штабист неопределенно пожал плечами.
— Хотите банан? — дружески спросила она, протягивая ему гроздь своих любимых диетических плодов.
Слегка оторопев, он машинально отломил один банан и принялся сосредоточенно его ошкуривать. Маша, со своей стороны, не проявляла никакой навязчивости.
— Ас чего это вы взяли, что что-то случилось? — не выдержав, проговорил он.
— Я же журналистка. У меня нюх на происшествия. К тому же мне уже кое-что известно, — многозначительно сказала она. — Так что можете быть со мной откровенны. У вас на лице написано, что вам есть что мне сказать.
— Благодарю вас, — сказал он, имея в виду банан.