Офицер. Сильные впечатления
Шрифт:
Между тем мужчина издал гортанный звук — не то рассмеявшись, не то зарычав, — и, подхватив стоявшую поблизости вторую канистру, вышел на середину комнаты с несомненным намерением оросить бензином ковер.
— Вы забыли, что я как-никак у вас гостях, — напомнила ему Маша. — А запах бензина не слишком подходит к маслинам и селедке!
— Люблю селедку, — задумчиво проговорил он.
— Ну так оставьте пока в покое канистру. Давайте займемся селедкой.
— Только предупреждаю, — проворчал он, закрывая канистру и отставляя ее в угол, — не выкиньте
— Договорились, — коротко кивнула Маша и снова повернулась к столу.
— Повлияйте хоть вы на него! — громко зашептала ей теща с тахты.
— Тс-с! Ты его опять выведешь из себя, мама! — одернула мать крашеная блондинка.
— Меня никто не может вывести из себя! — неожиданно завопил мужчина и так ударил прикладом обреза по столу, что едва не опрокинулась бутылка с пепси. И тут же совершенно спокойно добавил:
— Я знаю себе цену!
Но когда мать и дочь стали шептаться, он снова закричал:
— Молчать!
Когда его охватывала ярость, то губы у него начинали дрожать, лицо белело, а черные глаза начинали отливать красным огнем.
Маша уже вполне успела освоиться в «предлагаемых обстоятельствах».
Кроме простреленного трюмо с раздолбанным зеркалом, тахты и стола, в комнате помещалась стенка с пожухлой полировкой, маленький телевизор с пыльным экраном и два продавленных кресла. Над тахтой висела фотография какого-то совсем молодого человека в форме десантника Советской Армии, снятого на фоне знамени части. Только присмотревшись внимательнее, Маша обнаружила отдаленное сходство между юношей на фотографии и мужчиной, который размахивал гранатой и продолжал выкрикивать:
— Всем молчать! Сейчас взорву, взорву!
Теща закатила глаза. Казалось, она вот-вот лишится чувств. Крашеная блондинка закрыла лицо ладонями и непрестанно повторяла:
— Мне все равно!
— Да заткнитесь вы, — крикнула молодая женщина в сером свитере, жена, — или, честное слово, я сама возьму спички!
Женщины мгновенно угомонились, а крашеная спросила Машу:
— Можно мне глоток пепси?
— Конечно, — кивнула та. — Сегодня такая жара. Кажется, у всех в горле пересохло.
Мужчина переминался с ноги на ногу.
— Да оставьте в покое вашу гранату. Не то останетесь голодным, — сказала Маша.
Как-то так само собой получилось, что она произнесла это внушительным материнским тоном. Когда-то нечто подобное она и сама слышала от матери: «Брось эту гадость и вымой руки, не то останешься без сладкого!» Мужчина на удивление покладисто отреагировал на эту интонацию и, положив гранату и обрез на стол, придвинул себе стул и уселся.
— А тарелки? А стаканы? А вилки? — подняла брови Маша.
— Принесет кто-нибудь или нет? — нетерпеливо спросил мужчина.
— Я принесу, — неохотно сказала его жена и, оттолкнувшись от подоконника, отправилась на кухню.
— И принеси мой нож! — крикнул ей вдогонку мужчина.
Когда она вернулась, две другие женщины уже успели усесться за стол и, неуверенно взирая на съестное, сидели не шевелясь.
— Ну, кому селедку?
Если бы Маша могла предполагать, что этот невинный вопрос едва не будет стоить жизни и ей, и всем, кто находился за столом, то предпочла бы помолчать.
— Ему! — сказала теща.
— Нет, не мне! — запротестовал мужчина. — Мне колбасу!
— Идиот, — сказала теща, — ты только что говорил, что любишь селедку. Вот и ешь ее!
— Я знаю, что я говорил! — вдруг заорал он. — Я не говорил, что буду ее есть!
— Нет, ты сказал, что любишь селедку! — сказала жена. — Ты всегда ее любил!
— Не начинай опять свои капризы, — поддержала ее сестра. — Кроме тебя, тут твоя селедка никому не нужна!
— И мне не нужна! — крикнул мужчина, и у него на глазах появились слезы.
— Чего же ты нам с ней голову морочил?! — вскипела жена.
— Видишь, он просто издевается над тобой! — прошипела ее мать.
— Опять! Опять! — пролепетал мужчина.
— Пропади ты пропадом со своей селедкой!
— Ну так вот вам! Вот вам!..
Он выскочил из-за стола и, схватив канистру с бензином, принялся открывать крышку. Маша порывисто бросилась к нему и притронулась ладонями к его небритым щекам. Он всхлипнул, как обиженный ребенок.
— Успокойся, миленький, — нежно прошептала она, встряхнув своими прекрасными волосами, которые слегка коснулись его лица. — Я знаю, что тебе захотелось колбаски. Они тебя не поняли. Не понимают. Я сделаю тебе бутерброд с колбаской.
— Я не говорил, что буду селедку, — всхлипывал он. Маша взглянула на его жену, чьи слова так выводили его из себя, и удивленно спросила:
— Ну почему вы так с ним разговариваете?
Она презрительно фыркнула и одернула свой серый свитер.
— Да он другого не заслуживает, — заявила она. — Обыкновенное ничтожество. Когда я начала с ним жить, он говорил, что может весь мир перевернуть. А оказалось, что об него не вытирает ноги только ленивый. Я думала, он сильный, волевой. Я думала, он гордый, а он стыдливо отворачивался, когда его жена давала каждому встречному и поперечному…
— Вы его за это наказываете? Вы думаете, он не способен…
Однако Маше не дали договорить. Она не успела растолковать этой странной женщине, что не стоит так разговаривать с мужем, который и без того почти в истерике. В разговор тут же включились две другие женщины. Все трое принялись жечь беднягу-террориста такими язвительными словами, что дом вполне мог запылать и без помощи бензина.
Единственное, что оставалось Маше, это обнять мужчину, прижаться к его худой груди, а потом, набрав в легкие побольше воздуха, тоже рявкнуть распоясавшимся бабам: