Офицерский корпус Русской Армии - Опыт самопознания (Сборник)
Шрифт:
В разные эпохи из одного и того же материала стали получаться совершенно противоположные типы. Причиной этого явилась разница в нравственных достоинствах руководителей армии и во взглядах их на свое призвание.
Генерал старой школы - рыцарь долга и чести, истинный витязь, гордый своим высоким званием, - видел и в офицере такого же рыцаря и витязя, видел в нем своего верного друга и помощника. Понимая, что офицер - не раб и поденщик, понимая, что в военном деле может цениться только работа от души, от сердца, что страх наказания не совместим с достоинством офицера, этот генерал искал других возвышенных стимулов, чтобы приохотить офицера к работе. Близость к офицеру, обаяние личности
Совершенно иными людьми были новые руководители армии, гатчинцы. Будучи "сором" армии, они не знали и не понимали высоких идеалов воина. Личные выгоды, собственное благополучие - вот что руководило их поступками. Страх наказания, опасение лишиться материальных благ были для них единственными стимулами, двигавшими их на труды и лишения. Военная служба являлась для них не высоким призванием, налагающим тяжелые обязанности, а выгодной карьерой, дающей почет и наживу.
Будучи ремесленниками военного дела, не сознавая величия своего звания, не понимая истинного военного духа, они свели высокое, благородное искусство воспитания и обучения войск к одной внешности, выражалась ли таковая в маршировке, стрельбе, известных тактических построениях, безразлично. Так же высокое искусство управления войсками свели они на степень простого ремесла командования.
Как люди карьеры и материальных благ, они стали видеть в своих подчиненных лишь ступень для дальнейшего возвышения, они презирали их личность как что-то низшее. Грубость, оскорбление личности - вот те основы, на которых стало основываться воспитание этой армии.
Чтобы не быть голословным в этом сравнении и резче оттенить нравственное превосходство - величие начальников старой школы - не могу не остановиться на удивительном памятнике этой школы, на замечательном приказе гр. Витгенштейна.
Гр. Витгенштейн не был особенно выдающимся типом своего времени ни по уму, ни по образованию, ни по воспитанию; он не мог изобрести ничего особенного, не мог шагнуть далеко вперед; в своем приказе он мог изложить только те мысли, те взгляды, которые были свойственны его поколению, на которых он был воспитан. И тем ценнее для нас золотые слова этого приказа, являющиеся, таким образом, не характеристикой отдельной выдающейся личности, а отражением взглядов целой эпохи, той эпохи, когда армия наша удивляла весь мир своими достоинствами.
Написан этот приказ в 1822 г. в эпоху расцвета нового режима в виде безрезультатного отпора новым идеям. Касается он самой важной части воспитания армии - отношений начальников к подчиненным, что еще больше усиливает его значение и представляемый им интерес.
Вот что гласят золотые слова этого приказа.
Приказ 2-й армии
"Я заметил, что в некоторых полках 14-й дивизии г.г. полковые командиры весьма грубо обходятся со своими офицерами и, забывая должное уважение к званию благородного человека, позволяют себе употребление выражений, не свойственных с обращением, которое всякий офицер имеет право от своего начальника ожидать.
Строгость и грубость, взыскание и обида суть совсем различные вещи, и сколь первая - необходима, столь вторая для службы - вредна. Всякий начальник должен необходимо требовать от своих подчиненных исполнения их обязанностей и в случае нарушения оных строго за то с них взыскивать; но именно в роде и образе взысканий должен он показывать свое благоразумие и всегда быть беспристрастным, ибо он взыскивает не по личности, но по службе; следовательно, никогда он не должен терять своего хладнокровия и всегда помнить, что кто не умеет владеть самим собою, тот не может командовать другими.
Всякий благородный человек, опасаясь быть таким образом обижен, будет стараться удаляться от службы и вовсе ее отставит; следовательно, все хорошие офицеры выйдут в отставку и останутся только те, которые дурным обращением не будут считать себя обиженными, т.е. именно те, которые недостойны носить военного звания и в которых служба не потеряла бы, когда бы они и вовсе оную отставили.
Худое же с офицерами, и вообще подчиненными, обращение не только имеет весьма вредное влияние на службу, но и само по себе совсем несправедливо и ничем не может быть оправдано, ибо никто никогда не давал права начальству оскорблять своих подчиненных.
Служба определила взаимное их сношение, и дано начальству право взыскивать; следственно, всякое грубое слово и всякий обидный поступок есть в самом начальнике несоблюдение предписанного порядка, навлекающее взыскание на самого его...
Насчет же обращения с нижними чинами должен я заметить, что за учение не должно их телесно наказывать, а особенно таким жестоким образом, каким оно часто делается. Мнение, будто бы у них нет честолюбия, что одни побои только на них и действуют, с истиною несогласно. Я утверждаю это по опыту, ибо я сам 10 лет командовал полком и знаю, что можно легко довести целый полк до того, что он превосходным образом будет учиться, не употребляя жестоких наказаний; надобно только учить с терпением и столько же быть уверенным, что они понимают очень хорошо все от них требуемое; тогда будут они весело ходить на учение и не почитать военную службу ужаснейшим несчастном"{45}.
Как же не преклоняться перед величием той эпохи, когда так существенно различалось, что "строгость и грубость, взыскание и обида суть совсем разные вещи", когда начальник хорошо понимал, что он взыскивает "не по личности, а по службе", когда чувство чести считалось главнейшею пружиною, руководствующею не только офицером, но и вообще всяким вольным человеком, когда начальники стремились достигать такого обаяния, чтобы малейший знак их неодобрения был чувствителен для офицера, когда начальники видели в офицерах не рабов, а "своих надежнейших сотрудников", когда они сознавали, что дурное обращение с офицерами не только вредит службе, но и "ничем" не может быть оправдано, когда так хорошо сознавали значение "честолюбия" даже у нижних чинов.
Из всего высокого духа этого приказа можно видеть, как глубоко ошибочно общераспространенное мнение, что великие люди XVIII века, Суворов и Румянцев, были случайными, мимолетными явлениями армии, что они якобы не оставили после себя поколения, не создали школы, и что как будто поэтому наша армия пришла в упадок в XIX столетии.
Как видно из всего вышеизложенного, школа эта была; была она при этом и очень высокой, и очень серьезной.
И не вина великих людей, что одно поколение так беспутно промотало драгоценное наследие, а другое - не сумело разобраться, в чем оно заключалось.