Огнь поядающий
Шрифт:
«Вот, видимо, как надо разговаривать с царями, чтобы тебя любили», – усмехнулся про себя Синесий. Что-что, а льстить власть имущим за последние десятилетия галилеяне научились…
Наконец, архиепископ закончил свою длительную речь, толпа заревела от восторга, десятки рук потянулись к длинным полам облачения архиепископа, чтобы коснуться его края, но тот, нахмурившись, подобрал одежды и отрицательно замотал головой, что-то отвечая тем, кто пытался к нему приблизиться. Синесий, глядя на человеческий водоворот, закрутившийся у ступеней, решил, что больше ему здесь искать нечего, и, покинув портик, начал пробираться к ближайшему переулку.
– Синесий! – вдруг окликнул его знакомый голос. Аврелиан, стоявший с краю наверху ступеней, заметил киренянина и, помахав
– Сейчас я тебя представлю василевсу, – шепнул Аврелиан и, схватив Синесия за руку, точно дитя, потащил за собой мимо насторожившихся щитоносцев. – Поклонись ему в пояс, на колени можешь не вставать.
Синесий слегка опешил, потому что мысль встать перед кем бы то ни было на колени даже не приходила ему в голову.
– Ваша милость, позвольте представить вам моего друга, посланца города Кирены, господина Синесия, – обратился префект вигилии к василевсу, уже направившемуся прочь. – Не будучи крещен, господин Синесий выразил желание принять участие в нашем торжестве. Быть может, вы окажете ему милость и примете его в ближайшие дни: у него к тебе поручение от киренской курии…
Аркадий смерил киренянина равнодушным взглядом водянистых глаз и, едва взглянув на него, пробормотал:
– Да просветит тебя Господь истинной верой, – а потом, повернувшись к Аврелиану, процедил сквозь зубы, но Синесий прекрасно расслышал его слова: «Хотя бы в праздник ты можешь не докучать мне с просителями?»
Между тем Евдоксия, стоявшая рядом, посмотрела на Синесия в упор взглядом оценивающим и строгим и нетерпеливо шепнула мужу: «Пойдем же!» Синесий развернулся и, прикусив губу, стал спускаться по ступеням, понимая, что никакой пользы его делу это приключение длиною в ночь не принесло.
Глава 2. Потомок Иракла
Предчувствия Синесия не обманули: дни потянулись за днями, а ответа на его запрос об аудиенции так и не было. Аврелиан подозревал в этом козни препозита кувикула Евтропия, но Синесий, который видел, как отреагировал на попытку его представить сам Аркадий, думал, что причина задержки в самом царе. А ведь он прибыл не только как проситель, и не с пустыми руками! В дар василевсу полномочный посланник Кирены привез золотую корону, которую город решил даровать ему по случаю рождения второй дочери, увидевшей свет в январе этого года! Синесий приехал в Новый Рим в начале априлия, а теперь уже наступил июний, удушливая жара накрыла столицу, и пошли слухи, что василевс с семьей скоро переедет в городок Евдоксиополь, недавно переименованный в честь его супруги, где он предпочитает проводить лето, и едва ли вернется до окончания сбора винограда.
Синесий не любил проволочек в делах, как не любил и самих суетных дел, отвлекавших его от единственного занятия, которому он предавался с удовольствием, – ученого, философского досуга с чтением, наблюдением, размышлением. Склонность к наукам он почувствовал уже в детстве. Его не привлекали обычные развлечения сверстников: игра в кости, разведение голубей, мальчишеские драки. Впрочем, рохлей он тоже не был: стараясь соответствовать древнему идеалу совершенства, юный Синесий упражнял тело в гимнасии, занимался бегом, борьбой и верховой ездой, и не раз одерживал победу в объявленных учителем состязаниях. Но это была лишь дань необходимости, сами по себе телесные упражнения были ему скучны, потому что времени отнимали много при полном бездействии ума. Синесий старался совмещать их с повторением выученного наизусть, с обдумыванием заданных учителем прогимнасмат. Будущее виделось ему ясным и спокойным: он непременно хотел учиться в Александрии, а впоследствии предполагал вернуться домой, заниматься философией, писать книги, попутно пожиная плоды со своих имений, когда-нибудь построить для города акведук и библиотеку – именно так проводили жизнь целые поколения его пращуров. В таком прекраснодушном заблуждении он пребывал лет до двадцати пяти, пока вынужденно не столкнулся с реальной жизнью
Родной город Синесия, Кирена, находящийся у моря на расстоянии двух тысяч стадиев от западной оконечности Крита был основан колонистами из Лаконии и ко времени его рождения существовал уже почти тысячу лет. Род Синесия восходил к первым поселенцам, сподвижникам царя Батта, а через него – к самому Ираклу. Когда-то город был велик и славен, ибо в Киренаике разводили превосходных коней, выпасавшихся на ее травянистых лугах; на плодородных пашнях сеяли пшеницу, которой хватало и самим, и на вывоз. Но главным достоянием Кирены была длинная и узкая полоса невозделанной земли, тянувшаяся вдоль моря, где сама собой росла чудо-трава сильфий – дар покровительствующего городу Аполлона – ценившаяся и как приправа, и как лекарство от многих болезней. Сильфий продавался на вес серебряных монет, им платили дань римлянам, его же вывозили во все уголки Средиземноморья. В те далекие времена Кирена процветала и казалось, не будет конца ее благополучию. Но бог весть за какие провинности дар этот был у города отнят: несколько лет избыточного сбора, потом засуха, нападение дикого кочевого племени, предавшего огню заповедный участок, – и драгоценное растение исчезло навсегда. И вот уже несколько веков новые поколения киренян узнавали о сильфии только по рассказам, да по его изображении на чеканившихся городом монетах.
Многих славных людей породила Кирена в былые времена: это и поэт Каллимах, александрийский книгохранитель, происходивший от самого Батта, и философ Аристипп с премудрой дочерью Аретой, после смерти отца возглавившей его школу, и другой философ, Карнеад, лучший в платоновской Академии, и знаменитый ученый Эратосфен, вычисливший диаметр земли.
Но в последние века город, лишившийся лучшего своего достояния и терзаемый нападениями то мавров, то берберов, то блеммиев, пришел в запустение. Хотя по-прежнему существовали в нем и храм Аполлона, и театр, и портики, покрывающие улицы, и беломраморная набережная, но он уже не раздвигал своих границ, а напротив, как будто съеживался внутри ставших чересчур просторными стен.
Двадцати лет от роду, уже пройдя полный курс риторики в школах родного города, Синесий вместе с младшим братом Евоптием отправился в Александрию и застал ее почти в руинах после жарких междоусобиц, приведших к разорению Сарапеона. Мусей, древнее пристанище мудрости, все еще существовал, но был осквернен и потеснен: часть библиотеки сгорела, часть – лишилась крова, потому что некоторые здания были отобраны в пользу казны. В такой нерадостный период Синесий с братом поступили в училище Феона, хранителя библиотеки и известного математика.
Первый месяц они, вместе с другими учениками, занимались только тем, что отыскивали и разбирали книги, уцелевшие в пожаре, расставляли на новых полках в доме Феона. Синесия поразила та покорная сдержанность, с которой Феон принял обрушившееся на него несчастье, – а что это было именно личное горе, можно было понять по застывшему на его лице страданию. Старшие ученики говорили, что после пожара в библиотеке волосы Феона побелели. Однако никаких упреков в отношении властей или даже погромщиков с его уст не срывалось.
Потом начались лекции, но читал их не Феон, а его дочь Ипатия. Сначала Синесий отнесся к этому скептически и думал, что это лишь вынужденная мера, пока сам учитель занят, но уже после первого занятия понял, что дочь Феона – необычная женщина, одаренная премудростью поистине божественной. Она говорила о природе чисел, о Благе, превышающем всякое представление, о нисхождении горнего света в мир, – словом, таких вещах, о которых девять десятых ученых мужей не имеют ни малейшего понятия, и говорила с такой легкостью и увлеченностью, что чувствовалось: настоящая жизнь ее – именно там, в философском эмпирее, где она видит отблески божества. Вскоре Синесий узнал, что сам Феон, прославленный математик, считает дочь талантливее себя самого.