Огнедева. Аскольдова невеста
Шрифт:
В конце концов, решили еще немного задержаться и попробовать помириться: предложить родичам возвращение тел и небольшой выкуп за смерть Жирги и других знатных людей.
Обычный выкуп Ольгимонт отказался платить, потому что-де застал Жиргу со товарищи на своей земле, куда они явились разбойничать. Норинь наверняка скажет о нем то же самое, но Ольгимонт уперся и отказался отступать. Поэтому Велем и Белотур, обсуждая это все между собой, сошлись, что едва ли примирение получится. Все зависело от того, насколько слаба сейчас Норинь и захочет ли она использовать примирение хотя бы как передышку, пока внуки подрастут. Но что творится у нее в лесах
— А если не примут твой выкуп? — спросил Белотур.
— Придется идти туда, — сказал Ольгимонт. — У нас дружина хорошая, а они пока с силами не собрались… Надо гнезда их разорить, чтобы больше удара оттуда не ждать.
Из пленных выбрали несколько наиболее толковых и отправили к Норини с новостями и предложениями. Теперь предстояло ждать ответа.
Опять ждать! И Белотур и Велем были недовольны задержкой, но понимали, что Ольгимонт прав: это дело лучше довести до конца, чем ожидать на всем пути удара в спину.
Тем временем стемнело. Для Дивляны уже приготовили место в избе, но, прежде чем ложиться, ей надо было повидаться со своими игрецами.
Она знала, где их искать. Как ни противно ей это было, пришлось вернуться на поле битвы. Тела отсюда уже убрали и сложили в стороне, но все же тут еще можно было наткнуться на пару отрубленных пальцев или часть внутренностей, поэтому Дивляна, морщась, шла с осторожностью, выбирая, куда поставить ногу.
Найдя место почище, она остановилась и подняла бабкину клюку.
— Где вы, слуги Ольгимонта-волхва, слуги Ольгимонтова рода! — позвала она. — Здесь ли вы?
— Мы здесь! — послышалось в ответ урчание, ворчание, перемежаемое чавканьем, от которого Дивляну замутило. Даже она чувствовала исходящий от травы запах крови и вонь, а духи просто упивались этим нежданным пиршеством.
— Кто здесь?
— Я — Беглевец!
— Я — Земляница!
— Я — Нырец!
— Я — Хоростец!
— А где остальные?
— Ищут!
— Не вернулись!
— Не успели!
— Хорошо. Вы нашли ее?
— Нет.
— Мы все обыскали!
— Все обнюхали!
— Все обшарили!
— Ее нет!
— Крови Ольгимонта нет!
— А хорошо ли вы искали? — Дивляна нахмурилась.
— Хорошо!
— За лесами темными!
— За реками быстрыми!
— За озерами чистыми!
— За лугами широкими!
— Идите спать! — Дивляна взмахнула клюкой. Холодные струйки воздуха скользнули мимо ее руки и втянулись в клюку. И она пошла в селение, все еще хмурясь. Четверо уже вернулись и ничего не нашли — надо ждать остальных.
Но и следующий день ее не порадовал. Утром она снова позвала, и на ее зов откликнулись еще двое: Змиица и Воронец. Эти двое злились, что опоздали к кровавому угощению, но вернулись ни с чем. День прошел без новостей — если не считать, что народ со всей округи собирался послушать рассказы о битве и посмотреть на мертвые тела голядских старейшин, — и вечером вернулись еще двое: Турица и Ужевник. К следующему вечеру Дивляна дождалась тоже двоих — Пухлеца и Мокреца. Последние трое где-то бродили. Дивляна много спала днем, продолжая следить за перемещениями духов, — теперь те носились медленнее, иногда она даже успевала рассмотреть тех людей, которых касались ее посланцы. Но она не имела понятия, как выглядит дочь Колпиты. Она спросила об
На четвертый день явились Горелец и Пырец. Разговаривая с ними, Дивляна просто слышала, как они пыхтят от усталости. Запах крови с поля битвы уже совершенно выветрился, и она снова подкармливала своих помощников молоком и хлебом. Вся надежда оставалась на последнего посланца. Дивляна знала от бабки Радогневы, что духи не всезнающи и не всемогущи — они как люди, просто могут путешествовать быстрее и дальше, но знают только то, что видели и слышали. В Навном мире никто из них не нашел Ольгицу — это внушало надежду, что она жива. Но и в Явном мире никто ее не нашел. Однако где-то ведь она должна быть! Остается одно: она так хорошо спрятана, что через эту защиту не под силу пробиться даже духам. Дивляна уже поняла, что в помощниках у бабки Кручинихи ходили не самые могучие жители Навного мира: не волки и не медведи, а так, лисы да хорьки. И снова ей в голову приходили мысли о том, что им противостоит неведомый могучий враг. Кто это? Старуха Норинь? Богиня Марена…
Жутко было думать об этом, но Дивляне снова и снова вспоминалось лицо, увиденное в воде озера Узмень — сияющие серые глаза женщины, двое волков возле ее плеч… Она даже отказалась спать в избе, чтобы не оставаться одной среди чужих, и снова перебралась в шатер посреди стана — в плотном окружении дружины, среди которой человек двадцать состояли с ней в кровном родстве, было все же легче.
Утром на пятый день Дивляна напрасно звала — последний из запропавших духов, Былец, не отзывался. Зато там же, возле оврага, где она кормила свое дикое стадо, ее нашел князь Ольгимонт. Близко подходить он не стал, но, когда девушка закончила к карабкалась по склону вверх, опираясь на бабкину клюку, он появился на гребне и протянул руку, помогая ей подняться.
— Ну, что? — Ольгимонт вопросительно взглянул ей в лицо. Он знал, что Дивляна разослала духов на поиски его сестры, и каждый день спрашивал, нет ли новостей.
— Один еще не вернулся. Может быть, он что-то разузнает.
— А если я дам тебе ее вещь — это поможет?
— У тебя есть ее вещь? Да, это помогает, особенно если из серебра или золота. Постой, но ведь наверняка твоя мать уже пробовала искать ее через воду и серебро?
— Пробовала. Но… — Ольгимонт явно хотел что-то сказать, но то ли не решался, то ли сомневался. — Или так… Если у тебя будут две вещи, ты сможешь понять, касалась ли их одна и та же рука?
— Князь Ольг! — Дивляна прислонилась спиной к березе и в душе горько пожалела о тех временах, когда была просто средней дочерью ладожского воеводы Домагостя и никто не спрашивал с нее работы сложнее, чем шитье собственного приданого. — Я стала Огнедевой совсем недавно. Только перед Перуновым днем прошедшим летом. Я еще не умею понимать того, что люди думают, но не говорят. Если ты хочешь о чем-то спросить — спрашивай, но не жди, что я пойму то, чего ты сам, кажется, не понимаешь.
— Но я и, правда, не понимаю! То есть не знаю! — с досадой ответил Ольгимонт. — Или мне мерещится! Я столько думал о ней! Все эти два года думал! Я очень любил ее! Она росла со Мной вместе, и вот она исчезла, и я ничем не мог ей помочь! Я, наверное, уже вижу то, чего нет, потому что у меня в глазах стоит только она!