Огнедева. Аскольдова невеста
Шрифт:
— Кто здесь живет? — Дивляна сжала руку Ольгицы.
— Я не знаю… — шепнула та.
И вдруг за их спинами раздался волчий вой.
— Идите сюда скорее! — сказал кто-то совсем рядом.
Голос был мужской, незнакомый, и прозвучал он так неожиданно, что обе девушки сильно вздрогнули и вцепились друг в друга. Обернувшись, они увидели в нескольких шагах от себя старика — уже седого, невысокого ростом, с какой-то шкурой на плечах и с факелом в руке.
— Я вас искать вышел, а лучинку в оконце оставил — думал, увидят, сами дорогу найдут, — продолжал
Кто явится, он не уточнил, но они сразу подумали только об одном. Она придет. Старик открыл дверь и посветил факелом, чтобы они увидели порог. И Ольгица первой шагнула к двери, потянула за собой Дивляну, пытавшуюся найти ответ на вопросы, что это за старик и почему он говорит так, будто заранее знал о них и ждал!
— Кто это? — шепнула она, в темных тесных сенях почти уткнувшись в спину Ольгицы.
— Белый Старик, — ответила та.
— Ты знаешь его?
— Все знают. Только я раньше не видела.
— Он нас не выдаст?
— Как знать…
— Но он не из родичей Норини? — спросила Дивляна, только тут отметив про себя, что старик заговорил с ними на словенском языке, а значит, едва ли он из голяди.
Тем временем они оказались внутри. Избушка была крошечная — на одного жильца — с печкой в углу, столом да парой лавок. Под балками висели пучки трав, и знакомый запах вдруг успокоил Дивляну, напомнил о бабке Радогневе и наполнил чувством безопасности.
— Вспомнила бабку? — Старик усмехнулся, будто услышал ее мысли. — Она меня и послала за вами. Присмотреть просила и укрыть, если надо.
— Кто?
— Твоя бабка.
— Но она… — ошарашенная Дивляна хотела сказать «умерла», но не успела, подумав, что даже будь Радогнева Любшанка Жива, что и каким образом могло связывать ее с этим стариком, живущим за пятнадцать дней пути от Ладоги!
— И что с того? — Старик снова усмехнулся, отвечая разом на оба эти соображения. У Дивляны волосы на голове шевельнулись: для существа, которое так улыбается, препятствием не будет ни расстояние, ни даже грань Того и Этого Света.
— Располагайтесь. — Он кивнул им на лавку и даже покрыл ее какой-то шкурой. — Хлебушка? — На столе лежала половинка каравая в рушнике, и он откинул верхний край. — А вот я вам и травки заварил — выпьете, жуть отпустит.
Он снял с печки горшок, и Дивляна вдохнула запах отвара: мяун-корень, цветки нивяницы, листья мяты — такой же делала бабка Радуша.
— Здесь безопасно. — Старик задвинул заслонку на оконце. — А утром я вас к вашим провожу. Тут недалеко. Это она вас заморочила, не хотела из леса выпускать.
Он отрезал несколько ломтей от каравая, подвинул к ним миску — в ней оказался мед. Ольгица первой взялась за угощение — ей не давали есть с самого утра.
— Думала, на этом свете уже и куска хлеба не увижу, — пробормотала она.
— О боги! — Дивляна оперлась руками о стол и опустила на них голову. — Если бы чуть позже… ты бы уже была…
— Я бы уже с дедом Боровидом разговаривала, — подтвердила
— У нас в Ладоге все дети так умеют. У меня и меч был, почти как настоящий, только деревянный и треснутый слегка, — это мне Радоня свой старый отдал, а себе новый сделал. Хороший меч, дубовый, и руны на нем Вологор нам вырезал, как на взаправдашнем…
Она тоже отхлебнула отвара и ощутила, как всю ее наполняет тепло и покой — будто она уже дома, под присмотром если не самой бабки Радогневы, то какого-то близкого существа, на кого можно положиться.
— Это еще что! — оживившись, продолжала она. — А вот этой весной, перед самой Купалой, я варяжской богиней была!
— Это как? — пробурчала Ольгица, жадно уплетающая хлеб с медом. — Ты сама-то откуда взялась? Правда, что ли, Сауле — ровно с неба спустилась! Откуда ты знаешь моего брата?
— С Ольгимонтом мы на Ловати повстречались, а сами из Ладоги. Этим летом к нам русь приходила, а еще был Одд Хельги из Халогаланда, тамошний князь…
Дивляна рассказывала о том, как они с сестрой Яромилой перед битвой дружин Одда и Домагостя с русью Игволода Кабана изображали двух северных богинь, Торгерд и Ирпе, дочерей Халоги — Бога Высокого Огня и покровителя Одда Хельги, рассказала про золотое кольцо Ирпе, которое досталось ей в подарок, мимоходом вздохнула, вспомнив Вольгу, которому подарила это кольцо, как она думала, в залог их будущего счастья… Ольгица и старик слушали, удивленно хмыкали, но верили.
Из темноты под елями выскочила темная низкая тень пса-полуволка, за ним появилось белое пятно, в котором с трудом можно было узнать фигуру женщины в белой рубахе. Пес нюхал хвою и мох, женщина так же бесшумно скользила за ним, отводя рукой ветки от лица. Они прошли в трех шагах от избушки, но огонь лучины уже был спрятан за заслонкой, и ни пес, ни посланница Марены не заметили жилья, надежно укрытого за частоколом елей и стеной темноты…
Утром Дивляна проснулась и не поняла, где она. Она лежала в незнакомой тесной избушке, на жесткой лавке, покрытой медвединой, и первое, что она ощутила, был запах множества сохнущих трав. Даже показалось на миг, что она снова маленькая и спит возле бабки Радуши… Сквозь отодвинутую оконную заслонку проникал дневной свет. Напротив Дивляна увидела женщину, спящую на другой лавке, — вместо подушки она использовала свернутое головное покрывало, а длинные светлые волосы свесились до пола.
Все разом вспомнив, Дивляна живо села и огляделась. Кроме них двух, в избушке никого не было. Она помнила хозяина — седого старика с волчьей шкурой на плечах: он спрятал их здесь, кормил, поил травяным отваром. Куда же он делся? Но изба явно обитаема: кругом чисто, пахнет жилым, у печи стоит несколько горшков, а главное, травы довольно свежие, собранные в последнюю Купалу.