Огнедева
Шрифт:
— А ты не веришь, что справлюсь? — Святобор с азартом наклонился вперед, будто принимал вызов. — За старого обояльника [15] меня держишь? Думаешь, жертвы беру, чтобы мяска дармового покушать? Ан нет, шишигу тебе! Боги помогут — и грозу вызовем! Или сам не ведаешь, на какой земле живешь?
Честомил сдержанно хмыкнул, но не стал возражать. Все знали, что Волхов, священная река, вытекает с Небес и впадает в Бездну: из Ильмеря в Нево-озеро. Верховья возле берегов Ильмерь-озера с глубокой древности считались владениями небесных богов — сперва чудского бога Юмоу, а позднее, когда пришли словене, Перуна. Ему и его жене, богине Перыни, возле Словенска еще сам древний князь Словен поставил святилище, которое по сей день так и называлось — Перынь. А Велесу и Веле поклонялись на Велеше, в самых низовьях Волхова, ниже Ладоги. И раз уж из Нево-озера, как из бездны, явился змей в облике
15
Обояльник — обманщик.
Глава 8
Перед отъездом на Дивинце принесли жертвы Перуну. Зарезали молоденького бычка, пустили по кругу братину с медовухой, проливая понемногу на землю для Перуна, а Домагость, сидя с гуслями на коленях, пел славу богу воинов:
Из-за моря, моря синего, Из-за острова далекого, Там, где дуб стоит высокий, Едет бог Перун на коне-огне, Катит громом колесо о шести спицах, О шести спицах, молоньях-сестрицах! Едет бог Перун биться-ратиться, Не на живот, а на смерть, Супротив сил Кощеевых, Супротив слуг Марениных, Супротив ворогов чужеземных!Домагость пел, и мужчины вокруг — женщин к славлению Перуна не допускали — внимательно вслушивались в звуки его густого голоса. А голос креп, в нем уже слышались далекие раскаты грома, и могучий призыв летел с вершины высокого священного холма, казалось, к самому небу:
Ты возьми, Перун, стрелы огненны, Натяни, Перун, свой могучий лук, Как взгремят в небесах громы грозные, Полетят с небес стрелы пламенны, Пошатнется-дрогнет вся земная крепь!Звенели бронзовые струны под умелыми пальцами, и уже струны ветров над Дивинцом колебались им в лад, унося славу и призыв на небеса, прямо к жилью Отца Громов.
Славься, Перуне! Гласа громного во небеси Дажди!— ударяя по струнам, провозглашал Домагость, и все мужчины на Дивинце, плотными рядами занявшие не только вершину, но и склоны, подхватывали, громыхая обухами топоров и рукоятями мечей по железным умбонам щитов:
Дажди! Туч несущих воды пречисты Дажди! Стрел разящих на ворогов наших Дажди! Яра пламени на недругов наших Дажди! Славься, Перуне! Гой! Слава! Слава! Слава! [16]16
Вещий Словник: Славления Родных Богов, волхв Велеслав, община «Родолюбие», 2005.
И дружным возгласам где-то далеко-далеко отвечали раскаты грома. Перун услышал призывающих его.
Женщины, собравшиеся у белого камня, тоже слышали громовые раскаты и с робостью в сердце держались за свои обереги. Дивляна оглядывалась то на мать, то на Яромилу. Домагость, жрец Перуна, и раньше каждый год приносил жертвы Отцу Грома, но никогда еще у них не было такого ясного ощущения, что его голос достигает ушей божества.
За шесть дней до Купалы войско спозаранку вышло из Ладоги и тронулось вниз по Волхову. Если все пойдет хорошо, то до велика-дня можно будет успеть вернуться — это была главная мысль Дивляны, хотя умные люди в ее положении думали бы совсем о другом. Еще бы! Мало того что она и Яромила тоже отправились в поход вместе с войском, они собирались принять участие в битве, да не просто так — девицы не воюют, — а в качестве двух богинь, дочерей самого Халоги!
Первыми шли три корабля Одда Халейга, следом — десятки ладожских лодей. Домагость вывел войско из двух сотен человек, и вместе с дружиной Одда они должны были получить над Игволодом решительный перевес. При отплытии Одд предложил Яромиле и Дивляне занять место на его корабле, и Дивляна сразу загорелась — когда еще такой случай
Им везло с попутным ветром, так что не только на кораблях, но и на лодьях подняли паруса, и все суда, большие и малые, стремительно неслись вниз по течению широкой реки. Вышли в Нево-озеро, но и ветер последовал за ними, снова наполняя паруса, унося их теперь уже к востоку. И никто не удивлялся — ведь боги обещали им помощь.
На ночлег остановились неподалеку от устья Сяси. Развели костры, стали готовить ужин. Для двух девушек Домагость велел поставить шатер. За неделю до Купалы темноты уже почти не бывает, в воздухе повисли лишь легкие прозрачные сумерки, и люди долго сидели у огня, не замечая, что уже наступила глубокая ночь. Дивляна устроилась рядом с Вольгой и о чем-то шепталась с ним, пересмеиваясь, а всеобщее внимание было, как всегда, приковано к Одду.
— Что это ты, князь, такую рубашку нарядную в поход надел? — заметила Яромила, когда кашу разложили по мискам и все принялись за еду. — Замарать не боишься?
На нем и правда была все та же рубаха из красного шелка с богатым золотым шитьем на подоле, рукавах и вороте — не самая подходящая одежда для похода и тем более битвы.
— О, это не простая рубашка! — охотно ответил Одд. — Она наделена чудесными свойствами, из-за чего я надеваю ее не только на пиры, но и в битвы. Я еще не рассказывал об этом тебе и прочим людям и думаю, что сейчас настало подходящее время. Ты хочешь послушать об этом, ландвет?
— Отчего же не послушать занимательную повесть, если есть время? — Яромила улыбнулась, со значением глядя ему в глаза, словно хотела сказать: мне нравится тебя слушать. И он ответил ей таким же взглядом, полуулыбкой, будто говоря: мне нравится, что ты меня слушаешь, и я готов рассказывать тебе саги хоть до зари.
— Это случилось три года назад, когда мы с моим названым братом Асгримом отправились в поход на остров Эрин, [17] — начал Одд. — Мы высадились со своей дружиной на берег, и там вскоре на нас напало войско местных жителей. Кто-то из них выстрелил, стрела пробила грудь моего названого брата Асгрима, он упал и почти сразу умер. Велико было мое горе, и тогда я в ярости: набросился на войско. Метнув копье, я убил одного человека, который был одет богаче всех прочих, а потом одолел еще троих, выделявшихся среди других своей статью и воинственным видом. Войско эринцев побежало. Мы стали преследовать их.
17
Эрин — Ирландия.
Я взбирался на одну гору, где не было троп, и вырывал перед собой кусты вместе с корнями. Вот я схватился за один из кустов, и мне показалось, что он сидит в земле не так крепко, как другие. Я вырвал его и увидел, что из-под земли пробивается свет. Тогда я пробрался туда и пошел на свет по широкому подземному проходу. И вот я увидел большое помещение, где все стены были увешаны роскошными одеждами, а светильниками служили большие золотые чаши. В этом помещении сидели и шили двенадцать юных дев удивительной красоты, и одна из них была самой статной. Я взял ее за руку и хотел увести с собой, но она сказала: «Оставь меня, князь Высокого Пламени. Я дам тебе выкуп за мою свободу». Я спросил, откуда она знает мое имя и какой выкуп хочет мне дать. Она ответила, что знала заранее о моем приходе и потому приготовила для выкупа прекрасную шелковую рубашку с золотым узором, которую сшила сама. Свойства этой рубашки таковы, что тот, кто носит ее, не будет знать ни жары, ни холода, будь он на море или на суше, что огонь не причинит ему вреда и железо не сможет его ранить. Я согласился с тем, что это хороший выкуп, но добавил, что если она так похожа на королеву этой земли, то ей еще следует заплатить мне выкуп за смерть Асгрима. Дева ответила, что я уже убил ее отца и троих братьев и теперь должен ей за смерть родичей. Я спросил, какой же выкуп она хочет получить за их смерть, и она сказала, что просит меня провести у нее три дня. Я согласился, и три дня мы провели в пирах и разных забавах; прекрасные угощения не кончались на столах, и юные девы, ее служанки, развлекали нас пением. Когда же через три дня я вышел из горы и встретил своих людей, они чрезвычайно удивились моему появлению. По их словам, они ждали меня целый месяц, но не дождались и вернулись домой, а на следующий год приплыли снова и снова ждали. Оказалось, что сегодня ровно три года с тех пор, как я вошел в гору, и что они в третий раз приплывают сюда искать меня. Вот так я приобрел эту рубашку, и она верно служит мне.