Огнедева
Шрифт:
— Вот кощунник-то! Святобор обзавидовался, поди? — Ранята толкнул локтем сидевшего рядом волхва.
Но люди вокруг если и улыбнулись при этих словах, то как-то неуверенно, душой и мыслями еще находясь там, в далеких землях, в чудесной горе, где стены увешаны шелковыми рубахами и где живут прекрасные девушки-колдуньи…
— А у моего дяди по матери, Хермода хёвдинга, был волшебный синий плащ, который раз в год, во время йольского пира, изрекал пророчества, да еще в стихах, — продолжал Одд. — Конечно, стихи были не очень-то складные, все-таки это только плащ, но его пророчества всегда сбывались, поэтому он считается величайшим сокровищем.
— А тебе он что-нибудь предрекал? — спросила Яромила.
— Я не люблю пророчеств и предсказаний, — ответил Одд, глядя ей в глаза. — Моя жизнь в руках богов, и ничего не изменится от того, знаю я свою судьбу заранее или не знаю.
— Многие люди в Северных
— Для иных людей это верно. Но есть люди, через которых сами боги осуществляют среди людей свою волю.
— И ты из таких? — прямо спросила Яромила.
— Да. — Одд кивнул. — Но ведь и ты из таких, Йармиль. Ты ведь знала об этом?
— Это верно, — Яромила кивнула.
С самого детства она знала, что родилась старшей дочерью старшей дочери старшего рода, что в самой ее крови заключено благословение богов, и привыкла к этому, как к собственной косе. С двенадцати лет она воплощала богиню Лелю в весенних обрядах и возглавляла девичью стаю все остальное время года. Но с появлением здесь Одда Хельги что-то изменилось, и в самой себе Яромила отчетливо ощущала перемены: с того мгновения как она впервые его увидела, как впервые прикоснулась к его руке, она стала по-иному воспринимать мир. Силы земли, обычно разделенные на неисчислимое множество нитей, теперь свивались в одну нить, которая проходила через само ее сердце. Не нужны стали обряды и заклинательные песни — ей достаточно было подумать об этом, чтобы взглянуть на мир глазами богини. Яромила ощущала скорбь по каждому из ладожан, погибших в первом столкновении с Игволодом, и горевала о своем брате и прочих родичах не больше и не меньше, чем обо всех прочих. Все словене стали ее родней, но при этом она всем существом своим знала, что на смену погибшим придут новые люди, и это нужно для того, что-бы мир не застаивался в неподвижности, а непрерывно обновлялся. Она жила как обычно — хлопотала по хозяйству, занималась повседневными делами и внешне оставалась прежней, — но сквозь очертания привычного мира Яви смотрела в Правь. И эта жизнь, протекающая словно бы сразу в двух мирах, казалась ей естественной, будто так и полагалось.
— Я знала, — добавила Яромила, глядя ему в глаза. — Я знала даже больше. Я с детства знала, что, если Волхов-батюшка пойдет назад и будет идти семь дней, — это значит, что он зовет меня к себе и мне пора уйти к нему.
— Почему именно ты? Потому что ты самая красивая дева в Альдейгье?
— Не только поэтому. Род моей бабки по матери первым из людей словенского языка пришел на эту землю, и это благословение передается старшей дочери…
Люди уже разошлись, легли спать прямо на земле, завернувшись в плащи с головой, чтобы не мучили комары, а Яромила и Одд все сидели вдвоем у костра и тихонько разговаривали, чтобы не тревожить спящих. Домагость давно загнал Дивляну в шатер и велел братьям ложиться там с ней, якобы для тепла, а на самом деле — чтобы Вольга как-нибудь не пробрался. Но отправлять спать Яромилу или мешать ей беседовать с варяжским князем ему и в голову не приходило. В благоразумии старшей дочери он был полностью уверен, Одд держался почтительно и руками к ней не лез, а еще… Домагостя не оставляло смутное ощущение, что устами этих двоих сами боги ведут тайный разговор — бог Высокого Пламени из далекой северной страны и богиня Леля, принимающая на своей земле этого удивительного гостя.
Они сидели вдвоем в светлой летней ночи, обмениваясь родовыми преданиями, и Яромила не могла отделаться от ощущения, что за всем этим стоит нечто гораздо более важное, чем кажется на первый взгляд.
— Даже и не знаю, жили ль мы когда-нибудь спокойно, — говорила она, подразумевая даже не себя и свою семью, а всех людей словенского языка на этой земле, начиная от древнего пращура Любоша. — С тех пор как варяжские гости сюда дорожку через море проложили, наш покой и кончился. Есть от варягов и польза — мастера у вас умелые, купцы богатые, кощунники мудрые… — Она улыбнулась, намекая на его удивительные истории, которых, похоже, у Одда имелся неисчерпаемый запас.
— Это еще не все. — Он понял намек и тоже улыбнулся. — Я еще не рассказал тебе о моей кормилице, принимавшей роды У жены ютула, и о свадебном платье моей сестры, которое у нее однажды одолжила хулдра. А еще с моим братом Олейвом был случай… Но об этом лучше в другой раз. Я понял, что ты хочешь сказать. Мне известно, что северных людей здесь не слишком любят даже те, кто сам ведет от них свой род. Это нетрудно понять. Люди с Севера приносят на вашу землю слишком много беспокойства. Но ты знаешь, как раньше жили боги?
Поселилися— Я не поняла. — Для Яромилы строки из песни на древнем языке были слишком трудны.
— Песнь говорит о том, что когда-то прежде боги жили без забот и хода времени для них не было: за одним веселым беспечальным днем приходил другой веселый беспечальный день, вернее, не другой, а все тот же. Они проживали в веселье неизменно повторявшийся день, и даже нельзя сказать, сколько это продолжалось, потому что времени не было совсем. А потом появились три норны, три вещие девы, чьи имена Урд — Прошлое, Верданди — Настоящее и Скульд — Будущее. Вместе с ними к богам пришло само время. Теперь с каждым рассветом начинался уже новый день, все стало меняться, ведь живое не может оставаться неизменным, оно подобно луне — либо растет, либо старится. А то, что движется, рано или поздно приходит к своему концу — так боги узнали о том, что впереди их ждет неизбежное Затмение Богов. А следом за ним — новое возрождении. Так и мы. До того как появились мы, северные люди, вы, словены, жили, как боги до прихода норн, и для вас ничего не менялось. Мы принесли вам перемены и отняли покой. Но тот, кто идет вперед, в конце концов приобретает гораздо больше, чем тот, кто сидит на месте.
18
«Старшая Эдда», Прорицание провидицы, пер. С. Свириденко.
— Но и теряет больше.
— Да. Но разве оно того не стоит?
Одд придвинулся к ней ближе и заглянул в глаза. И на какой-то долгий миг Яромила забыла, о чем они говорили: ей так нравилось смотреть ему в глаза, что это было важнее, чем все на свете разговоры.
— А что же хочешь найти ты? — еле слышно спросила она.
Одд не знал, что ответить. Где-то далеко остались горы Северного пути — горы, упирающиеся черными головами в облака, горы, по туманным склонам которых бродят великаны, легко различимые в серой мгле. Как и каждый, рожденный в норвежских фьордах, Одд с детства привык смотреть на землю и море с высоты, и от этого он сам себе казался огромным и сильным, как те великаны. Возможно, поэтому сыновей Северного пути всегда тянет из дома — когда видишь перед собой так много земли, усидеть на одном месте просто невозможно. С юных лет его вела по морям неутолимая жажда перемен, открытий и завоеваний, он хотел обойти весь мир и таким образом завладеть им. Но этого он не мог сказать деве, богине-покровительнице новой для него земли. Потому что чувствовал: еще немного — и он будет думать не о том, как завоевать что-то, а о том, как сохранить самого себя и свою свободу. Она была слишком красива — ее белое лицо с тонкими чертами, черные брови с легким надломом, серо-голубые сияющие глаза в окружении черных ресниц, яркие сладкие губы, огненно-золотистые волосы с легкими кудряшками надо лбом… Казалось, в них горит то самое пламя, что вело его через ночные бескрайние моря. Когда он смотрел на нее, особенно вот так, вблизи, мысли о дальних дорогах исчезали… Ее красота обещала блаженство, от которого не захочешь уходить.
Она была так близко… Одд не мог оторвать взгляд от ее губ, уже почти наяву ощущая их нежную теплоту и сладость; он будто чувствовал тепло ее гладкой кожи, и предвкушал пронзающее его блаженство, словно уже сжимал ее в объятиях. Томительное влечение наполняло огнем и не давало думать ни о чем другом, кроме того, что мужчина испокон веков хочет от женщины. Он знал, что должен быть почтительным с ней, но не мог не желать ее — с первого мгновения их встречи.
Она была слишком близко, и он, едва помня себя, одной рукой поймал ее опущенную руку, а другой обвил стан девушки и склонился к ее лицу. Но уже когда его борода коснулась ее щеки, она уперлась ладонью в его грудь и отстранилась. Ее взгляд стал строгим, и он вспомнил, о чем она его спрашивала. Хотя, по большому счету, его страстный порыв сам по себе и был ответом.
— Я ищу… дорогу на край света, — шепнул Одд. — На самом дальнем севере, где море упирается в ледяную стену, я уже был. Эта дорога лежит через твою землю. Но чтобы я мог идти дальше, мне нужно твое позволение, ландвет Альдейгьи. Поэтому я и хочу, чтобы ты открыла мне эту дорогу.
— Тебе придется за это заплатить, — так же тихо ответила Яромила, чувствуя, что кто-то другой говорит ее устами. Наверное, и впрямь сама земля — разве ей нужна какая-то плата?
— Я готов. Что ты попросишь?