Огнедева

Дворецкая Елизавета Алексеевна

— Куда?

— К себе в Плесков. Или ты тоже его крови хочешь?

— Мне к чему? Я ведь не комар. — Велем с досадой прихлопнул летучего кровососа у себя на шее. — Мне отцом было велено сестру воротить. За Вольгиной головой меня не посылали. Я сестру верну, и пусть отец с прочими родичами решают, как им за обиду с князя Судилы взыскивать.

— Значит, слушай. — Приободренная Остряна привычно взяла дело в свои руки. — Вольга уедет еще в полночь, как все напьются и завалятся спать. А вы не сильно-то на меды налегайте, чтобы утром подняться и не с больной головой. Встанете на заре, как рассветет, лодьи спустите. Будут вас уговаривать обождать — не поддавайтесь, чтобы они ничего другого придумать не успели. И я сама поеду

провожать вас, помогу, если что.

— Это к чему? — недоверчиво хмыкнул Велем. — А то решат потом ваши старики, что теперь я у вас девку украл. Мне больше такой беды не надо.

— Я стрыйке Добролюте скажу, что сама хочу Огнедеву проводить, чтобы ей честь оказать. И сама Добролюта с вами поедет, чтобы с твоими родителями повидаться. Вот и я с ней. Кто же девку с бабой крадет? — Она усмехнулась, глядя на Велема будто с намеком: неужели меня и красть не стоит?

— Ну, в другой раз я бы без бабы обошелся, — ответил Велем. — Но тут дело такое… А тебе-то в этом какая корысть?

— Как Перун повелел: за правду против кривды биться! — прокричала Остряна в ответ. Порывы ветра и рев близкого леса мешали говорить, так что им приходилось стоять вплотную и почти орать друг другу в уши.

Где-то поблизости с оглушительным треском сломалась ель, стала падать, сшибая ветки деревьев. Она была достаточно далеко, чтобы их не задеть, но оба невольно вздрогнули, Велем безотчетно обнял Остряну, отодвинул и загородил собой. Прямо над головой полыхнула молния. Девушка хотела что-то сказать, но тут раздался еще более мощный громовой удар, так что оба пригнулись. Перун был здесь, был вокруг, небеса содрогались под его грозной тяжелой поступью, земля трепетала. Ветром несло тревожащий и радующий, возбуждающий запах грозы, дыхание Перуна.

— Только ты смотри, не выдай никому, что я с тобой говорила! — предупредила Остряна во весь голос, с трудом одолевая шум бури.

— Дурак я, что ли? — ответил Велем, по-прежнему прижимая ее к себе и даже прикрывая краем своей шкуры, будто это могло спасти от бешеных порывов ветра и первых холодных капель дождя.

Синей стены льющейся воды, вставшей от земли до неба, больше не было видно, потому что она уже находилась здесь. И ливень обрушился на них, разом смыв все прочие мысли, кроме одной: поскорее бежать домой, под крышу.

Глава 17

На следующий день, с самой зари, возле ладожских лодий царило заметное оживление. Словеничи еще спали, но Остряна явилась даже раньше, чем сам Велем. С собой она привела все ту же парочку — Богушу и Тишану. Обе зевали и поеживались от утренней прохлады. Вчерашнее приключение закончилось благополучно — кинувшись бегом через ельник, они быстро попали на знакомую тропу, которая выходила из брусничника и вела в Словенск, только с другого конца. Никакие лешие им больше не встретились, и Станята с Добрилой обнаружили девушек уже у подножия Перыни, где они с выпученными глазами рассказывали о пережитом страхе матерям и сестрам. Но у тех не было времени слушать, потому что синюю стену приближающегося ливня и здесь хорошо видели и торопились разобрать по домам подготовленное обрядовое угощение. Освятить его успели, а съесть можно и по семьям.

На угощение, а также пиво и медовуху, словеничи налегали основательно, выражая этим свое почтение Небесному Воину, поэтому сегодня на заре в Словенске стояла необычная для летнего дня тишина. Нынешний день отводился для отдыха от вчерашнего, а дальше ильмерцев ждали нивы, серпы и косы, которыми косят низкую рожь, жатва, вывоз снопов, сушка, молотьба… Сегодня был последний день отдыха перед длительными, тяжелыми, самыми важными трудами, обеспечивающими благополучие на весь год, до нового урожая.

Кроме трех девушек, провожать ладожан явилась Добролюта. Остряна заранее заручилась ее разрешением ехать, чтобы проводить Огнедеву и помогать в дороге самой жрице. Вышеслав об этом ничего

не знал, но под покровительством Добролюты Остряна могла обойтись и без его разрешения. Ей-то встать в такую рань не составило никакого труда. И дело было не в том, что она привыкла подниматься до зари и идти к скотине. Всю ночь она спала одним глазом, боясь пропустить зарю, но это ее не удручало — жалко было тратить время на сон. Она явилась домой из леса мокрая насквозь, усталая и замерзшая, но такая довольная, будто и впрямь нашла жар-цвет и теперь все тайные силы земли и неба были в ее власти. При более близком знакомстве Велем, сын Домагостя, оправдал ее надежды, да и сам вроде стал смотреть на нее гораздо приветливее, чем раньше. И от этого на душе становилось так радостно, будто варяжский клад нашла — котел серебра. Теперь Остряна твердо верила, что все у нее получится, что Велем посватается к ней, скоро она уедет в Ладогу и будет там жить в знатном воеводском роду, а может, когда-нибудь и возглавит его. Она понимала, что грядущей осенью отец волей-неволей сбудет ее с рук, чтобы перезрелая девка не позорила род, но не хотела достаться абы кому, кто отцу под руку попадется. Свою судьбу она выбрала сама.

Никто не знал, что гости уезжают так рано. Вчера было условлено, что они тронутся в путь не ранее полудня, иначе, конечно, словеничи явились бы провожать Огнедеву. Но после разговора с Остряной Велем изменил решение и даже приготовил оправдание, что, дескать, во сне ему явился Волхов-батюшка и приказал отправляться как можно быстрее.

Ночью все прошло как надо. Вольга с плесковской дружиной поехал вдоль западного берега Ильмеря, в сторону устья Шелони, едва за полночь — сразу, как только смолк шум пира, народ угомонился, мужики перестали шататься в обнимку от избы к избе, распевая песни во славу Перуна, и храп, доносившийся из некоторых окошек, открытых ради свежего воздуха после грозы, начал состязаться с Перуновыми громами. Поскольку никакой ограды вытянутый вдоль реки поселок не имел, а лодьи лежали на берегу, помешать им ничто не могло. Сейчас, надо думать, они уже далеко. До Шелони еще не добрались, конечно, но никакая погоня их теперь и не достанет. А ждать Велем не собирался.

Пока дружина рассаживалась, Дивляна, завернувшись в плащ от утренней прохлады, стояла у воды. На ней снова была одежда Тепляны, в которой она убежала из дома, — ведь ничего другого у нее с собой не имелось, а все уборы Огнедевы она оставила здесь. Девушка оглядывала берег — длинная череда в беспорядке разбросанных изб, полоски огородов позади них, навесы для скота, летние печи, окруженные столами, где женщины готовят, чтобы в теплое время не разводить без нужды огня в жилой избе. Баньки, овины, челны на берегу, сохнущие сети… Все такое обыденное, ставшее привычным за эту пару пятериц, что она здесь провела. И все же это место ей никогда не забыть. Здесь она впервые в жизни увидела Вольгу, Судиславова сына — вот тут же, у воды. Домагость с родичами приехали на ту давнюю свадьбу первыми и вместе со словеничами встречали невесту, которую брат ее Волегость вывел из лодьи, закрытую почти до ног белым покрывалом. Нарядный и веселый, он сам смотрелся женихом, и у Дивляны, стоявшей рядом с матерью и Яромилой, при виде него вдруг какая-то теплая волна прошла в груди, сильно забилось сердце… Знала бы она тогда, к чему все это приведет, — лучше бы отвернулась и не смотрела!

Здесь она стала Огнедевой и здесь видела Вольгу в последний раз. И разлука с ним сейчас значила для нее гораздо больше, чем даже честь, дарованная ей богами. Эту честь Дивляна охотно променяла бы на счастье быть с ним — с тем, кто был в ее глазах единственным на свете настоящим мужчиной, за которым она пошла бы куда угодно, в глухие леса, в пустынь и дебрь. И пусть бы они жили там вдвоем всю жизнь, как первые люди на земле, пока не подрастут их дети и внуки, чтобы основать свой собственный род. Но боги, видно, не хотели этого…