Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)

Сенкевич Генрик

Он, должно быть, не заметил входившего к нему в комнату Заглобу, потому что теперь, увидев его, вздрогнул, лицо его вспыхнуло, и рука машинально схватилась за рукоятку сабли — но все это продолжалось только мгновение. Лицо его приняло спокойный вид, только было бледно.

Заглоба молча смотрел на него, атаман тоже молчал; в избе воцарилась тишина: эти двое людей, судьба которых несколько раз так удивительно сплеталась, делали вид что не знают друг друга.

Молчание это показалось Володыевскому вечностью.

—

Послушай, жид — сказал вдруг Богун, — далеко отсюда до Заборова?

— Недалеко, — ответил жид. — Ваша милость сейчас едете?

— Да, — сказал Богун, направляясь к двери.

— Извините, — прозвучал голос Заглобы.

Атаман остановился, как вкопанный, и устремил на него свои грозные черные глаза.

— Что вам надо? — спросил он.

— Мне кажется, что мы немного знакомы. Не встречались ли мы с вами на свадьбе на хуторе, на Руси?

— Да, — сказал гордо атаман, хватаясь за саблю.

— Как ваше здоровье? — спросил Заглоба. — Вы так скоро уехали с хутора, что я не успел попрощаться с вами.

— А вы жалели, конечно!

— Да, жалел, мы бы потанцевали, так как тогда и компания наша увеличилась, — и Заглоба указал на Володыевского. — Тогда подъехал этот кавалер, он желал поближе познакомиться с вами.

— Довольно, — крикнул вдруг Володыевский, вставая. — Я тебя арестую, изменник!

— А по какому праву? — спросил атаман, гордо поднимая голову.

— Потому что ты бунтовщик, враг Польши и приехал сюда шпионить.

— А вы кто такой?

— Я не стану объясняться с тобою, но ты не уйдешь от моих рук.

— Увидим, — сказал Богун. — И я бы не стал говорить вам, кто я такой, если бы вы вызвали меня на дуэль; но если вы мне грозите арестом, то скажу вам: у меня есть письмо, которое я везу от запорожского гетмана к королевичу Казимиру; если не найду его в Непоренте, то еду с ним в Заборово. Вот и арестуй меня теперь!

Сказав это, Богун свысока и насмешливо посмотрел на Володыевского, который смутился, как гончая, чувствующая, что дичь уходит от нее, и не зная, что делать, вопросительно посмотрел на Заглобу.

Наступила минута тяжелого молчания

— Нечего делать, — сказал Заглоба, — если ты действительно посол, арестовать мы тебя не можем, но все-таки не советую тебе хвастаться перед этим кавалером своим умением владеть саблей, ведь ты уж раз улепетывал от него во все лопатки.

Лицо Богуна побагровело, теперь только он узнал Володыевского. Стыд и задетое самолюбие заговорили в отважном атамане Воспоминание о бегстве жгло его огнем, оно было единственным несмытым пятном на его молодецкой славе, которая была ему дороже всего на свете, даже самой жизни. Между тем неумолимый Заглоба продолжал хладнокровно:

— Ты чуть-чуть не потерял шаровар. Этому кавалеру до того стало жаль тебя, что он оставил тебя в живых. Тьфу, казак! У тебя бабье лицо и, как видно, бабье сердце. Ты был

храбр со старой княгиней и юношей князем, а перед рыцарем спасовал. После того тебе остается только возить письма и похищать девушек, а не ходить на войну. Ей-Богу! Я видел собственными глазами, как с тебя сваливались штаны. Тьфу! Вот и теперь ты заговорил о сабле только потому, что везешь грамоту и знаешь, что нам нельзя поэтому драться с тобой. Ты, молодчик, только пускаешь пыль в глаза. Хмельницкий и Кривонос храбрые солдаты, но между ними много босяков.

Богун быстро подошел к Заглобе, который, в свою очередь, так же быстро спрятался за Володыевского, так что оба молодых рыцаря очутились лицом к лицу.

— Я не из страха бежал от вас, а только для того, чтобы спасти людей.

— Не знаю почему, но знаю, что ты бежал, — сказал Володыевский.

— Я готов удовлетворить вас хоть сейчас, если желаете, — сказал Богун.

— Ты вызываешь меня? — спросил, прищуривая глаза, Володыевский.

— Ты отнял у меня мою добрую славу! Ты обесчестил меня! Мне нужна твоя кровь.

— Вот и отлично, — сказал Володыевский.

— Сама себя раба бьет. — прибавил Заглоба, — но кто же отдаст грамоту королевичу?

— Не ваше дело, я сам позабочусь об этом.

— В таком случае, деритесь. — сказал Заглоба. — Если тебе, атаман, удастся победить этого кавалера, то смотри, ты будешь иметь дело со мной. А теперь, друг мой, — сказал Заглоба, обращаясь к Володыевскому, — выйди в сени, мне нужно тебе кое-что сказать.

Они вышли и позвали Кушеля. который стоял у окна

— Господа, — сказал Заглоба. — дело плохо! Богун на самом деле везет грамоту к королевичу. Если мы его убьем, то совершим уголовное преступление. Не забывайте, что "каптур" имеет право суда на две мили от избирательного округа, а он ведь как-никак посол. Дело не легкое! Разве после нам куда-нибудь спрятаться или прибегнуть под защиту князя? Иначе может быть плохо. А ведь отпустить его тоже нельзя, это единственная возможность освободить нашу бедняжку. Если его не будет в живых, нам легче будет найти ее. Видно, сам Господь Бог хочет помочь ей и Скшетускому. Посоветуемся, господа!

— Надеюсь, что вы придумаете какой-нибудь фортель, — сказал Кушель.

— Уж и так благодаря моему фортелю он сам вызвал нас. Но нам нужны посторонние свидетели. Мне кажется, что нужно подождать Харлампа. Берусь убедить его уступить первенство и, в случае надобности, быть свидетелем, что Богун сам вызвал нас и мы должны были защищаться. Нужно также обстоятельно узнать, где он спрятал девушку. Если ему суждено погибнуть, то зачем она ему? Может быть, он и скажет, если мы станем настойчиво спрашивать, а если и не скажет, так все-таки лучше, если он не останется в живых Нужно все делать с толком и осторожно. У меня, господа, голова уж отказывается работать.