Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)

Сенкевич Генрик

Его мог возбудить только Хмельницкий, представив как доказательство новых обид, но князь надеялся, что королевич, посылая ответ, письменно или устно велит передать Хмельницкому, каким образом погиб его посол, и он не посмеет сомневаться в истине королевских слов.

Князь беспокоился, чтобы из-за его солдат не вышло политического волнения, но ради Скшетуского он был доволен тем, что случилось, потому что явилась возможность снова отыскать княжну. Теперь можно было найти ее, отнять силой или выкупить, а князь не пожалел бы и больших издержек, лишь бы только избавить Скшетуского от горя и вернуть ему счастье.

Володыевский шел к князю с большим страхом, и хотя он был не

робкого характера, но боялся, как огня, сурового взгляда князя. Но каковы были его удивление и радость, когда князь, выслушав отчет и немного подумав, снял с руки драгоценное кольцо и сказал:

— Ваша сдержанность похвальна, как и то, что вы не задели его первый, так как из-за этого могли бы на сейме возникнуть большие и лишние беспорядки. Если княжна найдется, то Скшетуский будет вам благодарен по гроб жизни До меня дошли слухи, что подобно тому, как другие не умеют держать язык за зубами, так и вы, Володыевский, не умеете держать сабли в ножнах, за что следовало бы вас наказать; но, так как вы дрались за вашего друга и поддержали добрую славу наших хоругвей в битве с таким хватом, то возьмите вот этот перстень, чтобы иметь воспоминание об этом дне. Я знал, что вы хороший солдат и фехтовальщик, но теперь вижу, что вы в этом отношении превосходите всех

— Он, — сказал Заглоба, — и самому черту снес бы рога в три приема; если вы, ваша светлость, повелите когда-нибудь снять мне голову с плеч, то пусть ее снимет никто другой, как Володыевский, по крайней мере, я сразу отправлюсь на тот свет. Он разрубил пополам грудь Богуну и потом еще два раза съездил ему по башке.

Князь любил рыцарские дела и добрых солдат, поэтому, улыбаясь, спросил:

— Встречали ли вы кого-нибудь равного вам в искусстве фехтования?

— Раз только мне попало немного от Скшетуского, но и я перед ним не остался в долгу, это было тогда, когда вы, ваша светлость, посадили нас обоих под арест, а из других только один Подбипента мог бы со мной сравниться, у него ведь сверхъестественная сила, и, пожалуй, Кушель, будь у него лучше зрение.

— Не верьте ему князь, — сказал Заглоба, — с ним никому не справиться.

— Долго ли защищался Богун?

— Да, тяжеловато с ним было биться, — сказал Володыевский, — он умел искусно перебрасывать саблю в левую руку.

— Богун сам мне рассказывал, — перебил его Заглоба, — что он, для упражнения, по целым дням фехтовал с Курцевичами, да и я сам видывал в Чигирине, как он с другими упражнялся

— Знаете что, Володыевский, — сказал с напускной важностью князь, — поезжайте под Замостье, вызовите на поединок Хмельницкого и одним махом освободите Польшу от всех бедствий и хлопот.

— По вашему повелению, милостивый князь, поеду, лишь бы только Хмельницкий захотел принять мой вызов, — сказал Володыевский.

— Мы шутим, а кругом нас гибнут, — возразил князь, — но все-таки под Замостье вы на самом деле должны отправиться. У меня есть известие из казацкого лагеря, что как только будет объявлен выбор королевича Казимира, Хмельницкий бросит осаду и отступит на Украину, это он сделает ради истинной или притворной любви к королю или же потому, что под Замостьем все его силы легко могут сломиться. Поэтому вы должны ехать и рассказать Скшетускому, что случилось, чтобы он отправлялся искать княжну. Скажите ему, чтобы он из моих хоругвей, оставшихся при старосте Валецком, взял столько людей, сколько ему понадобится для экспедиции. Впрочем, я пошлю ему с вами письмо и разрешение, так как мне очень дорого его счастье.

— Ваша милость всем нам — отец, — сказал Володыевский, — и мы вам до гроба будем служить.

— Не знаю, не придется ли вам голодать на моей

службе, — ответил князь, — если разорят все мои имения на Заднепровье; но пока кое-что есть, и все, что мое — то и ваше.

— И наши мелкие имения принадлежат вашей милости, — воскликнул Володыевский.

— И мое тоже! — прибавил Заглоба.

— Пока еще мне не нужно, — ласково ответил князь. — Я надеюсь, что если я лишусь всего, то Польша вспомнит хотя бы о моих детях.

Эти слова князя оказались пророчеством. Польша, спустя несколько лет, отдала его единственному сыну то, что имела лучшего, — корону, но до этого большое состояние князя Иеремии очень расшаталось.

— Вот мы и вывернулись. — сказал Заглоба, когда они ушли от князя-Теперь вы, наверно, получите повышение. Покажите-ка это кольцо. Ей-Богу, оно стоит сотню червонцев, камень прекрасный. Спросите завтра на базаре какого-нибудь армянина. За его стоимость можно насладиться и едой, и питьем, и другими лакомствами. Что вы думаете? Знаете солдатскую пословицу: "сегодня живу, а завтра гнию", а смысл ее таков, что не стоит думать о завтрашнем дне. Коротка жизнь человеческая, о, как коротка! Самое главное, что вас теперь князь полюбил. Он дал бы вдесятеро больше, чтобы сделать из Богуна подарок Скшетускому, а вы предупредили это желание и теперь можете ждать больших милостей. Мало ли деревень князь роздал пожизненно своим любимым рыцарям, или даже совсем подарил! Что значит такой перстень — пустяк! Верно, он и вас наградит имением, а потом женит на какой-нибудь своей родственнице.

Володыевский даже прыгнул.

— Откуда вы знаете это?

— Что?

— Я хотел сказать, как вам это пришло в голову? Как это может случиться?

— Разве это не случается? Разве вы не шляхтич? Разве шляхта не равна между собой? Мало ли у магнатов родни между шляхтой, и родственниц они охотно выдают замуж за своих высокопоставленных придворных. Кажется, и Суфчинский из Сеньчи женат на дальней родственнице Вишневецкого. Все мы между собой братья, хотя и служим одни другим; все мы от Иафета происходим, и вся разница в богатстве и чинах, каких все могут достигнуть. Кажется, в других местах есть различие между шляхтой; но какая же это шляхта!.. Я понимаю различие между собаками, так как есть гончие, борзые, но заметьте, что со шляхтой этого быть не может; мы были бы тогда собачьими детьми, а не шляхтой; но Бог не допустит до такого позора благородное сословие!

— Вы правду говорите, — сказал Володыевский, — но Вишневецкие почти королевской крови.

— А разве вы не можете быть избраны королем? Я первый готов тебе положить знак, как Сигизмунд Скаржевский, который клянется, что подаст голос за самого себя, если только не заиграется в кости. У нас, слава Богу, свобода, и нам мешает только наша бедность, а не рождение.

— Так-то оно так! — вздохнул Володыевский. — Но что ж делать! Нас решительно ограбили и мы погибнем, если Польша не придумает для нас каких-нибудь наград! Неудивительно, что человек, хотя бы и самый воздержанный, любит выпить с горя. Пойдем выпить по стаканчику, чтобы развеселиться.

Так беседуя, они дошагали до Старого Города и зашли в винную лавку, перед которой несколько слуг держали шубы и бурки распивающей в погребе шляхты. Усевшись там за столом, они велели подать себе бутылку вина и начали рассуждать о том, что им делать после поражения Богуна.

— Если правда, что Хмельницкий, отступит от Замостья и настанет мир, тогда княжна наша, — говорил Заглоба

— Нужно нам как можно скорей ехать к Скшетускому. Мы не оставим его, пока не отыщем девушки.

— Разумеется, поедем вместе, но теперь почти невозможно добраться в Замостье.