Огнем и Словом
Шрифт:
— Тебя интересует, как все прошло? — усмехнулся евнух, а я кивнул. — Усильте охрану к девице! В городе есть разные шпионы, мало ли. Могут и германцы действовать и сельджуки. Она императору сильно приглянулась, он распорядился готовить свадьбу в течение месяца. Не слыхано!
— Что может ей угрожать? — подобрался я.
— Все знают, что император строгий, справедливый и рассудительный только тогда, когда принимает решения не под влиянием сильных чувств. Здесь же всем разумным людям уже понятно, что молодая жена может уговорить василевса на что угодно. А это очень, очень серьезно, — сказал Андроник, а я покорил себя за то, что избегал
Понятно, что через постель может вершиться политика. Народная мудрость гласит, что ночная кукушка всегда дневную перекукует. Может, это и не совсем правильно, но через Евдокию можно было бы продвигать идею Православного Ордена. Она же могла стать и главным меценатом Братства, по крайней мере, в империи.
— Это понятно, а что по мне, по Братству? — спросил я.
— Твои доспехи будут испытываться. Одни говорят, что они тяжелы и неловки, иные, что это новый шаг на пути становления оружейного дела. Так что не все сразу. А вот шуба, тут… Много чего в ней, ненужное, чрезмерное богатство. Мануил любит роскошь, но умеренную, — объяснял мне евнух.
Я бы применил здесь такую идиому, как «масло масленое». Но цель была в том, чтобы показать: на Руси не лыком шиты, имеют кое-что дорогое, что и другим не по карману.
— По твоим встречам… — Андроник замялся.
— Что? Говори! — потребовал я.
— Нобилиссим Никифор с тобой хочет встретиться. Очень хочет, — быстро произнеся последние слова, Андроник отшатнулся, как будто я сейчас его ударю.
Нет, не ударю. Напротив, у меня немного прошел тот гнев, что бушевал на приеме у императора. Я все еще хотел убить Никифора, но не сгоряча это сделать, а расчетливо, да так, чтобы на меня никто не подумал. И как ни ломал голову по пути из императорского дворца, я пока не придумал, что можно это сделать. Все способы убийства моего отравителя либо прямо указывают на меня, а тот же армянин Арсак предостерегал не трогать Никифора, он все поймет, либо способы мести столь сложны в исполнении, что могу не осилить без месячной подготовки к акции.
А что насчет послушать Никифора? Я и не против, о чем сказал Андронику. Мне было бы приятно, если бы Никифор оправдывался, а еще лучше, чтобы вымаливал себе жизнь. При этом, чтобы я был непреклонен, но поступил по-византийски, а именно: взял бы деньги, пообещал прощение, использовал бы Никифора, но все равно убил бы. Как эти хитрованы поступили с нашим князем Святославом чуть больше ста пятидесяти лет назад. Вот и оправдание для моей лжи и коварства.
— Геркул? Я говорил ему о тебе. Что скажешь о нем, знают ли этого человека? — спросил я. — Я так и не понял, что сделано для Братства в Византии.
Вроде бы, как представитель Братства в империи, мой подчиненный, он так и не вышел на связь. Что это означает, я не знаю. С иной стороны уже понятно, что православное Братство в Константинополе не такая уже и безызвестная организация. Мало того, я сам, когда направлялся во дворец, видел пятерку воинов-всадников, которые были в накидках с Андреевским стягом. Подражатели? Пока незнакомые мне братья? Так без моего одобрения, по крайней мере, «списком», они не в Братстве, они — никто. А параллельную структуру я терпеть не стану. Наше имя — оно только наше! Могу в противном случае и на прямой конфликт пойти.
— Геркул примкнул к синим, там же и Никифор, их же поддерживает и знакомый тебе Арсак с многочисленной армянской диаспорой. Именно синие поставили одну из своих ставок на Русь, — выдал
— Геркул синий? Абы только не голубой, — усмехнулся я, но мой юмор не был понят.
Куда там евнуху вообще задумываться о бренности сексуального бытия!
Синие и зеленые — это партии. Исторически так сложилось, что ипподром — место политических интриг и противостояний. Раньше было больше партий, но остались две. Я бы сравнил синих и зеленых, как команды в Формуле 1: Феррари и Макларен, в определенный период существования гонки. Здесь тоже покупаются лучшие лошади, усовершенствуются колесницы, четверки состязаются на ипподроме, порой, со смертельным исходом.
Но, что важнее, вся элита разделилась и относит себя либо к одной партии, либо к другой. Беспартийных не так, чтобы и много. Такая получается «двухпартийная система». Все мои знакомые византийцы — это синие, они против засилья венецианцев, как и всех других европейцев. Вроде бы за возрождение империи, хотя я пока не понял, в чем это должно проявляться. Вот и выходит, что с помощью Руси, синие надеются как-то продвинуть свою повестку.
— И еще… — опять Андроник замялся.
— Я синий, я знаю, что ты можешь повлиять на будущую императрицу, а еще твое Братство хорошо вписывается в нашу борьбу за чистоту православия и против латинян. Каждая услуга оплачивается. Послушай Никифора, он вхож к императору. Чтобы не произошло ранее, сейчас ты ему нужен, а он нужен тебе, — сказал евнух, и я отстранился, рассматривая недомужика более пристальнее.
Я подумал, что купил его? А получается, что некая политическая группировка решила меня использовать в своих целях. И Андроник оказался рядом со мной не случайно. Можно было обойтись без подарков и его подкупа. Все равно, либо в доску расшибется, но сделает все нужное, это при условии моей лояльности к синим, либо же палец об палец не ударит, возьми я сторону зеленых. Ласковое теля двух маток сосет. Вот и вопрос у меня возникает: получится ли? А еще есть такая народная мудрость: нехрен бабе было чего делать, так взяла себе поросёнка. Нужно мне было сюда ехать, чтобы в таких играх участвовать?
Да, правы те, кто говорил о Византии, как о квинтэссенции интриг и лжи. Здесь такая политическая жизнь, что Руси до нее очень далеко. Что ж… может, и у меня найдется, чем удивить ромеев!
Глава 3
— Гой еси, гости дорогие? — театрально ухмыляясь, спросил я.
Ответа не последовало. То ли гости не желали отвечать мне о своем житии-бытии, то ли их смущал напиток, который я протягивал испить.
— Что же вы? Это русская традиция! Ну, не могу же я начинать разговор без того, чтобы угостить своих гостей сладким медом? — продолжал я спектакль.
А это приятно, когда играешь на эмоциях людей. Вон, стоят, переглядываются, а в глазах так и играет истинный неподдельный страх. Нет в мире ни одного адекватного существа, в котором не было бы заложено инстинкта самосохранения, формирующего страх. Может быть, такие создания появлялись когда-то, сложно сказать, потому как без животного страха перед смертью безрассудное существо погибало первым, прекращая существование не только собственное, но и всего своего бесстрашного вида. Люди в схватке за жизнь победили иных представителей животного мира, люди выжили, они боятся. И страх, не только свой, но и чужой, пьянит. Как бы не прорвался изнутри меня маньячина.