Огнём Природа обновляется
Шрифт:
– Жора, а ты, брат, не тяни время! Наш профессор может таким манером хоть до утра свои словеса выплетать! Не жди, и отвечай конкретно по факту заданного тебе вопроса! К чему писатель Афанасьич придумал прокуратору такой “прикид”? С какой целью?
– Ну, вспоминайте же, коллега… “В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром…”!
– Александр Сергеевич, у меня есть твёрдое убеждение в том, что мы сами в нашем тесном коллективе, начинаем придавать особое, неоправданное значение, любому талантливому эпизоду или метафоре романа!
– То есть тем самым, Вы желаете сказать, что мы в нашей Лиге “дуем на воду, обжегшись на молоке”?!
– Именно, профессор! Несколько раз в нашем расследовании мы чуть было не упустили главное, и теперь с опаской относимся к любому диалогу героев романа или неожиданному ходу сюжета повествования, опасаясь пройти мимо чего-то очень важного, тайного.
Егор хотел было промолчать, но авторское тщеславие “правдоруба” вырвалось наружу против собственной воли.
– И правильно делаем, что дуем! Что, уж и позабыли, как я вам тогда про те повозки на Явской…
– Яффской дороге, Егорша! – убедительно поправил друга Ванюша.
– Так, я об ней и толкую! Я вам – одно, а вы мне – дескать, “они на похороны поехали”! И это, когда уже луна на небе появилась?! Значит, “шабаш” ихний уже наступил?! А какие тогда, к чертям собачьим, похороны могут быть? Значит, не хоронить они наладились! Что, Сергеич, помнишь, чай?
– Да, коллега! Признаться честно, – я был так поражён Вашей догадкой, что целую неделю пытался самостоятельно разобраться в том, о чём нам хотел поведать писатель, описывая странный вояж группы римлян в то ночное время. Я даже помню наизусть финальную строчку в описании этого события! – произнеся это, Профессор скромно высморкался в платок, а затем несколько театрально взглянул на соратников по историческому цеху.
– В натуре не врёшь, Сергеич?
– Пожалуйста! Можете проверить, – слово в слово: “В это время уже было темно, и на горизонте показалась луна”! А это значит, что наступил сакральный для жителей тех мест день – шабат, суббота! И хоронить казнённых они уже никак не могли. Тем более, в присутствии ученика Левия Матвея! Такие строгие правила к погребению усопшего относятся практически ко всем восточным конфессиям, друзья.
Журналист понимающе закивал головой и сказал:
– Я согласен с вами, – всё верно, друзья! А мы-то, чуть было не пропустили одно-единственное уточнение в тексте романа: слово “луна”…
– Не мы, Жоржик, а вы с профессором! А по сему, – про плащ пилатовский в книжке тоже неспроста сказано! Вот таков мой дедуктивный метод и, допустим, природная чуйка!
– Должен признаться, друзья, что я и сам долгие годы бредил этими строками из романа: плащ…прокуратор! Тогда в далёкие семидесятые, эти фразы Булгакова являлись чуть ли не паролем, кодовым словом, у нашего советского разночинного “бомонда”. Этим “плащом” писатель как бы отделил…и объединил, подобно покрову, в единый союз различных представителей интеллигенции и просто любителей талантливой прозы! Это было, своего рода, нечто похожим на ромб, значок о высшем образовании на лацкане пиджака
– Вот, наверное, именно так и следует понимать эти строки, Александр Сергеевич! Талантливо, живо, убедительно… – продолжал настаивать на своей версии Георгий.
– Ох, Жорка, хоть вы там с Сергеичем и знакомы кучу времени, а так ты ничего и не понял…
– Не понял чего? Суть романа?
– Не знаешь ты, Жора, нашего инквизитора научного, ну ни капельки! Он ведь один в один, что наш писатель Афанасьич. Коли что говорит, – так неспроста! Вы же сами тут баяли, что в книжке той – ни словечка по-простому не сказано! Врубаешься помалу? Я вот и то…допетрил, покуда Сергеич наш словоблудием занимался! Профессор, ты давай-ка без обид! Я, это самое… в хорошем смысле.
– Сдаюсь, Егорша! – не очень натурально согласился Журналист. – И до чего ты там…”допетрил”?
– А сам так и не понял? Ведь это ты у нас в вузах уму-разуму набирался, покуда я под Апреловкой тёс да подтоварник с борта по пачкам укладывал: сюда – коротьё, туда – горбыль, обрезную и…всё прочее! Давай, оправдывай своё гордое звание журналиста! Кидаю тебе спасительную сентенцию, круг философский! Коль хотел бы писатель Булгаков написать “красная” подкладка, так – будьте любезны, так бы и отписал: верх – белого цвета, подклад – красного! И даже из чего пуговки сделаны, так-то, брат!
– Кажется, там пряжка была ещё… – скромно добавил Ваня-поэт.
– Егор Алексеевич, не давите на нашего Журналиста своим мощным философским авторитетом и жизненным опытом. Сейчас мы всё выясним! Давайте-ка сюда Ваши иллюстрации, которые вы вырезаете из журналов!
– Сей момент, Прокуратор палаты! На, смотри!
Александр Сергеевич ловко ухватил кипу иллюстраций из рук коллеги, затем, покопавшись в рисунках, уверенно извлёк оттуда какую-то слегка помятую цветную бумажку и спросил:
– Господин Журналист, Вам знакома эта историческая личность на картине?
– “Всмотритесь в это лицо!”, как говорится! – с жаром подхватил слова Профессора Егор Алексеевич.
– Это…это же Магистр ордена Тамплиеров, Жак…Жак… – начал было вспоминать Георгий, вглядываясь в иллюстрацию и едва не касаясь её своим носом.
– На этой картине изображена сцена казни последнего Магистра “Ордена бедных рыцарей Христа, а ещё при этом и “бедных воинов Христа и Храма Соломона”, как они себя сами называли! Перед нами сцена сожжения Жака де Моле, которая произошла…
– В пятницу, тринадцатого, Жорик! Вот теперича и рассматривай, как следует, во что да как тот магистр одетый!
– Надеюсь, коллеги, что вам не нужно объяснять, почему крест на белом плаще рыцаря красного цвета?! – загадочно произнёс Профессор. – Равно, как и подкладка плаща рыцарей ордена Тамплиеров на большинстве картин…
– От кровушки они покраснели, Сергеич, ясен пень! Ох, и рубились они там, на Востоке, с сарацинами разными!
– Ну, с кем они там “рубились”, а с кем договаривались, мы уже примерно знаем, друзья. Мы уже обсуждали многие тёмные стороны этой крестоносной эпохи…