Огненная дугаПовести и рассказы

Асанов Николай Александрович

Стилет, упав на стол, коротко и отрывисто прозвенел, как сигнал тревоги.

9

Ни одного слова о встрече с Мариной Николаевной Масленников майору не сказал. Зачем бередить его душу? Еще неизвестно, какова будет судьба Сибирцева в предстоящем наступлении, где будет его место.

Он усадил майора в машину, сам сел рядом с шофером, и они тронулись по темным улицам, казавшимся мертвыми, хотя кругом слышался напряженный гул движения. И стоило шоферу включить подфарники на повороте, как раздалось сразу несколько требовательных голосов!

— Убрать огонь!

— Эй, на машине! Свет!

Шофер выключил свет.

И тотчас же где-то вдалеке

послышался рокот самолета. Подполковник положил руку на плечо шофера, машина остановилась. Офицеры прислушались: немецкий самолет шел на порядочной высоте в сторону фронта.

— Ищет, — сказал Масленников.

— Не найдет, — отозвался Сибирцев.

Как бы отвечая одинокому немецкому разведчику, с широкого туманного поля, что лежало за городом, донесся требовательный гул бомбардировщиков, затем машины пролетели прямо над дорогой и повернули в сторону фронта. Рокот разведчика замер далеко на юге, фашист, должно быть, торопился домой с негостеприимной земли.

Два автоматчика на перекрестке осветили на мгновение машину зелеными фонариками, узнали подполковника и козырнули ему. Шофер свернул к большому дому, белевшему в темноте. Возле шлагбаума офицеры вышли из машины, дальше надо было идти пешком.

Рядом с дорогой плескалась в озере вода, сухо шуршала листва под ногами, и потрескивала от ветра осока. Генерал жил в просторном помещичьем доме, где до этого находился штаб одной из немецких армий. Война наложила свой отпечаток и на здание, и на сад, и на круглое озерцо с темной, словно металлической водой. Немецкие саперы, маскируя подъезды к зданию своего штаба, взорвали дубовые аллеи в парке, заложив под каждый дуб пачку тола. Деревья накренились, истекая желтым соком, словно пытались залечить раны, нанесенные войной. Бомбы, сброшенные с наших самолетов, покрошили плотину, разворочали газоны.

Адъютант, с бессонными, покрасневшими глазами, встал навстречу офицерам. Приемная была пуста. Из соседней комнаты через приоткрытую дверь слышался ровный и спокойный голос генерала, разговаривавшего по телефону. Офицеры сбросили шинели и попросили адъютанта доложить о них. Через некоторое время тот вернулся и пригласил пройти. Масленников еще раз с огорчением осмотрел Сибирцева, покачал головой и прошел вперед.

Генерал, пожилой человек, с резко очерченным лицом и острыми глазами, почти прикрытыми огромными седыми бровями, сходившимися на переносице, улыбнулся Масленникову и молча указал на кресла перед своим столом. Сибирцев неприметно разглядывал командующего, вспоминая все разговоры, которые слышал о его характере. В день своего представления он был так смущен, что не осмелился внимательно рассмотреть его, да и мало еще знал о нем. Только недавно услышал он, что месяц назад у генерала погиб на фронте сын, младший лейтенант, командир взвода; что генерал известен своими дерзкими операциями; что во время прорыва фронта противника его армию всегда ставят на самый трудный участок, и есть у него военное счастье, которое помогает побеждать в самых трудных условиях… Впрочем, так говорят в армии о всех любимых генералах, и трудно сказать, чьих заслуг больше в этом военном счастье — тех ли, кто командует, или тех, кто эти команды исполняет.

Говорили еще, что генерал не любит распущенности, что бывали случаи, когда он отчислял из штаба офицеров за то, что они были неряшливы, разносил боевых командиров за недостаточную опрятность, недаром подполковник был так озабочен внешним обликом Сибирцева. Однако генерал как будто не обратил внимания на внешний вид майора, сразу подошел к карте, что висела над столом, занимая почти всю стену.

— Ну-с, подполковник, это и есть тот молодец, за которого и вы и начальник штаба ручаетесь? — спросил генерал, окинув взглядом Сибирцева. — Что ж, проверим! Подойдите, майор, сюда!

Сибирцев невольно вздрогнул, раздумывая:

а что мог сказать о нем подполковник?

Взволнованный, он стоял чуть позади командующего, разглядывая крупномасштабную карту того участка фронта, на который была нацелена армия.

— Ну-с, молодой человек, давно вы воюете? — спросил командующий.

— С первого дня войны, товарищ генерал, — ответил Сибирцев и облегченно вздохнул, радуясь тому, что первый вопрос оказался таким простым.

— Вы под Псковом не были?

— Нет, товарищ генерал.

— Жаль. Ну, а под Демянском?

— Никак нет, товарищ генерал!

«Хоть бы понять, к чему он клонит? Псков. Демянск — что там было? Долговременная оборона, трудный плацдарм, неудачные попытки прорыва», — он молниеносно припоминал весь материал лекций, пытаясь уловить что-то особенно значительное, но ответа не находил.

— Так, так… Ну, а под Минском были?

— Тоже нет, товарищ генерал… — И вдруг одна мысль мелькнула у него, и он, не замедлив, с некоторым отчаянием выпалил: — Зато я был на Припяти, товарищ генерал, там тоже большие болота…

— Н-ну? — генерал с некоторым удивлением посмотрел на майора, потом обернулся к Масленникову и покачал головой: — Остер, остер, спору нет, если только не ты его наточил, подполковник!

— Что вы, товарищ генерал, я же не знал, о чем пойдет речь, — засмеялся Масленников.

— Так, значит, вы в болотах уже поползали, молодой человек?

— Поползал, товарищ генерал!

— Вот и хорошо. Значит, вы можете, глядя на эту карту, объяснить нам, в чем вы видите или предвидите разницу между войною на нашей территории и войною на предстоящем плацдарме? Не торопитесь, подумайте, — тоном учителя, который не желает зла ученику, сказал генерал и даже отвернулся от карты, чтобы не смущать экзаменуемого.

«Вот оно, тут я и срезался!» — совсем по-мальчишески подумал Сибирцев, вглядываясь в карту до боли в глазах. Генерал опустился в кресло за его спиной и закурил. Сибирцев услышал, как щелкнула зажигалка, почувствовал, как запахло табаком, но не осмелился оглянуться, хотя и надеялся, что подполковник может каким-нибудь знаком пособить ему. Ей-богу, ему приходилось сейчас куда труднее, чем в школе во время экзаменов. Здесь, он понимал это, проверяются его знания законов войны, чтобы дать ему возможность затем применить их на деле, а там каждая задача имела только теоретическое значение. И он невольно подумал, что, будь на его месте любой другой офицер, хоть тот же Серебров с его черной тетрадью, в которой было больше военных примеров, чем в любом академическом справочнике, или капитан Власов, все время возившийся со своими артиллерийскими упражнениями, они немедленно решили бы эту задачу. Сибирцев понимал, что решение лежит перед ним, оно на карте. Генерал проверяет его знания именно потому, что есть в будущем сражении какое-то отличие от тех боев, в которых Сибирцев участвовал раньше. И он внимательно читал эту наизусть выученную карту, которую знал, наверное, даже и лучше, чем генерал, недаром столько времени Масленников внушал ему, что от этих знаний будет зависеть победа всей армии, а не какого-нибудь одного батальона. Так что же особенного будет в этом сражении?

— Ну как, надумали, молодой человек? — спросил генерал за спиною Сибирцева.

Многократное обращение «молодой человек» теперь резануло Сибирцева по сердцу. Он понял, что от его ответа зависит, признает ли генерал его стоящим офицером, или так и останется Сибирцев для него «молодым человеком». Он повернулся, прищелкнув каблуками, и увидел, что генерал смотрит на него довольно доброжелательно. Сибирцев еще раз с отчаянием посмотрел на карту и хотел уже ответить, что ничего не придумал, как вдруг глаза его приковались к той точке на карте, которой он посвящал все почти свое время. Дойчбург! Да, но что дальше? Нордфлюсс! Так, а что же дальше?