Огненная лавина

Колыхалов Вениамин Анисимович

Скоро день моего рождения. Четвертый раз я его буду отмечать вдалеке от вас. Но это не беда. Вы только меня не забудьте и за счастье наше общее, и мое, в частности, выпейте, если будет что выпить.

Ну вот и все.

С приветом Юра

Зима 1943 г. Москва. Зине Смирновой

Добрый день, Зина!

Получил твое письмо, лежа в госпитале. Писать немножко тяжеловато, потому что мне часа два тому назад сделали маленькую операцию. Левая рука очень разболелась, а правая ей в этом помогает. Видимо, между ними какая-то существует связь. Доктор говорит, что дня через четыре меня выпишет, и то только благодаря моим неустанным просьбам и требованиям.

Лежу

я, где все ребята почти здоровые, мы все просимся по частям, но нас сразу-то не отпускают. Вот мы и даем здесь довольно-таки часто такие "концерты", что сестры бегают по всем комнатам и не знают, куда деться. Я, сам не знаю почему, по их мнению, являюсь заправилой всего. Вот и сейчас пишу это письмо и поглядываю на дежурную сестру. Она на меня тоже смотрит, видимо, ожидает чего-то. А писать действительно трудно. Рука болит и болит. Только не обижайся на такое короткое письмо. Я тебе, Зина, после еще напишу.

Юра

Декабрь 1943 г. Куйбышев. Из письма Ирине Брунс

...Будучи в Москве, встретил я наших одноклассников Катерину Васину, Ирину Макаревич. Они мало изменились и по внешности, и по характеру. Первая до сих пор не нашла себе в жизни дорогу, вторая работает в метро. Виделся и разговаривал с Зиной Смирновой (между прочим, в свое время к ней я был неравнодушен). Она учится в институте и одновременно работает педагогом. Обещала время от времени писать и понемногу свое обещание выполняет. По-прежнему очень простая, по-прежнему хороший товарищ.

Лешка Кац ведет большую переписку с Катериной Васиной, шлет ей в каждом письме тысячи поцелуев, а мне ни одной строчки не написал, хотя адрес мой знает. Вот как неожиданно рвется старая дружба. Жалко, конечно, что это так.

Заходил в нашу школу. Все там по-старому. Те же картинки висят на стенах классов и коридоров. Был в нашем классе, нашел свою парту и сидел за ней. Но какой она стала маленькой. Из учителей осталась одна Анна Семеновна. Я хотел ее увидеть, но не успел. Начались военные действия, и я улетел срочно на фронт. Дома побыл всего семь дней. Как во сне пролетели они. А я ведь не думал уже в эту войну и дома побывать.

Кончаю письмо и прошу тебя, Ирочка, если можешь, то пришли мне свою фотокарточку. Я ее буду с любовью хранить, ведь память о лучших друзьях юности мне очень дорога.

Ну, всего хорошего, Иринка.

Еще раз счастья в жизни желаю тебе в новом 1944 году.

С приветом Юрий

24 декабря 1943 г. Москва, Зина Смирновой

Добрый день, Зина!

Пишу тебе это письмо не в совсем обычной обстановке. Второй раз сажусь на вынужденную посадку. Уже вечер. Пришлось переночевать проситься в крестьянскую хату. Не обедал еще, а доберусь до дому только к завтрашнему вечеру. Хочется кушать, но просить не хочется, неудобно как-то. Вот и сижу, думаю о завтрашнем ужине. Ну да это ничего, не то еще бывало - всякое. В комнате чисто, лампочка тускло горит. На полу возится двухлетний ребенок (Ваней, кажется, его зовут) со своей сестренкой. Славный, все интересуется моими унтами. Они пушистые такие. Поздно уже, лягу лучше спать. Завтра допишу письмо.

Вот и опять вечер. Прошли сутки, как я начал писать тебе, Зина, это письмо. Добрался я, собственно говоря, не совсем плохо. Долго приходилось "голосовать" на дороге (т. е. поднимать руку перед попутной машиной), долго пришлось ехать, замерз ужасно. И проголодался, но все же получил большое удовольствие. Мне почему-то нравится ехать на автомашине. И чтоб дорога была дальняя.

Чего только не увидишь. Новые края, новых людей. Зайдешь напиться в избу или у колодца, попросишь у какой-нибудь старушки воды, напьешься, а она на тебя так жалостливо посмотрит. Не все, конечно, такие. Молодые девчата, те обычно любят посмеяться, пошутить. В больших городах людей почти не увидишь, а что есть, то на окраинах живут. И стараются пройти мимо незаметно. Видимо, сильно на их психику повлияла двухлетняя оккупация немцами. Только сейчас они начинают постепенно осваиваться с новой обстановкой. Несмотря на то что снег покрыл все поля, там очень много можно встретить населения, которое выкапывает запрятанные от немцев зерно, картошку или какие-либо вещи.

И вот когда едешь по фронтовым дорогам и видишь все это и ощущаешь вновь зарождающуюся жизнь, то так тебя охватывает окружающая действительность, что с досадой думаешь о близком доме. Хочется ехать все дальше и дальше. Только зимой холод, а летом пыль смазывают всю прелесть этих поездок. Вам трудно понять все это, вам, не видавшим суеты прифронтовой жизни. Но найдутся, которые хорошо и подробно опишут все. Ну а наше дело воевать. Как ни странно, война стала моей профессией. Живу хорошо, воюю - нормально. Боевых новостей интересных у меня нет. Ну вот и все. Еще раз поздравляю с новым годом.

С приветом Ю.

Январь 1944 г. Алексею Кацу

Здравствуй, дорогой Леша!

Первый раз за столько времени получил от тебя письмо. Как это меня обрадовало. Ведь ты понимаешь, сколько я перепортил бумаги на письма, чтобы найти тебя в вихре всех событий. И не смог. Ты меня нашел! Был я в Москве и у твоей матери адрес взял, да он, как видишь, не тот оказался. Но, слава богу, все в порядке. Лешка, дорогой, сколько воды утекло за это долгое время. Ты знаешь, наверное, начал я воевать под Сталинградом, когда немецкие войска стали прорываться к Дону. И вот начались бои, каких мир не видал и каких и я с тех пор не встречал. А много довелось мне пережить и увидеть. Большой путь мне пришлось проделать от степей Сталинграда до глухих болот и лесов Белоруссии. И хоть бы день отдыха. Много приходится летать. Был вот семь дней в Москве. В командировку летал... А после бои, да какие! Орел, Севск!.. И везде, где было трудно нашим наземникам, шли "пехотинцы воздуха" - штурмовики...

Вспомнил я только что один случай. Когда сбили меня (это было под Сталинградом), упал я в степи. Выскочил из самолета, он горит, патроны рвутся. Отбежал на несколько шагов и упал. Пришел в себя и, как сейчас, помню сухую траву кругом, а вверху на синем-синем небе бегут редкие белые облака. Кругом тихо, где-то голоса людей, которые меня искали. А по одной былинке ползет божья коровка, и нет ей до меня никакого дела. А лицо у меня все в крови, рука и нога перебиты, и так тяжело и тошно мне стало, а пошевелиться не могу. Хотел крикнуть, да какой-то хрип получился, вроде стона. Тут меня и подобрали. И долго я вспоминал это видение...

20 февраля 1944 г.

Москва, Шелепиха, Медведевой Люсе

Люсенька, дорогая!

Коротенько пишу, ты извини меня за это. Радость у меня сегодня-то какая! Вручили мне еще один орден - Александра Невского. Люсенька, как жаль, что не было тебя в этот момент со мной рядом. Люсенька, моя родная, как я люблю тебя! Целую и обнимаю, милая.

Твой Юрий

Это было последнее письмо с фронта. 21 февраля после выполнения боевого задания в неравном воздушном бою Юрий Николаевич Зыков погиб смертью храбрых.