Огненная река
Шрифт:
Остальные застыли в молчании. Они надеялись, что Каэ понимает, что делает, и не смели останавливать ее: не так уж часто она требовала послушания и точного исполнения приказов; с другой стороны, все знали, какими капризными бывают иные магические предметы, и боялись, что талисман может потерять свою силу из-за малейшей неточности или небрежности.
– Никогда бы не подумал, что простое движение руки может вызывать такой священный ужас, – пожаловался Номмо, обращаясь к Магнусу.
– Полностью с тобой согласен, – ответил молодой чародей. Он, затаив дыхание, смотрел, как Каэ осторожно взяла из рук полуэльфа мешочек с Вещью, запустила в него тонкие, длинные пальцы, достала оправу
– Теперь я отвечаю за тебя, – сказала она громко. – Рогмо, король эльфов, свободен от своих обязательств по отношению к тебе, отныне я берусь тебя охранять.
Тонкий луч солнца пробился сквозь густую листву и упал на золотой ободок, украсивший палец богини. Вещь засверкала на солнце, словно обновленная. И Рогмо шумно выдохнул.
Всем стоявшим около храма Нуш-и-Джан в тревоге и нетерпении вдруг стало абсолютно ясно, что талисман выбрал себе нового хозяина.
Подчиняясь приглашающему жесту своей богини, барон Банбери Вентоттен двинулся следом за ней, в самую чащу густых зарослей. Остальные следовали за ними на небольшом расстоянии. Куланн расставил полсотни сангасоев в боевом порядке вокруг развалин, предупредив, что возможны любые неожиданности. А сам во главе второй части отряда отправился сопровождать свою госпожу.
Каэ внимательно вглядывалась в тропинку у себя под ногами. Через каждые два-три шага обязательно встречалась плитка с изображением парящих птиц – как бы для того, чтобы убедить ее в правильности выбранного пути. Она шла не торопясь, осматриваясь по сторонам, чутко вслушиваясь в каждый звук. Что-то смутно ее беспокоило, но она не могла задержаться подольше на одном месте, чтобы поразмыслить о своих ощущениях. Перстень так стремился к своему камню, что она едва выдерживала и этот неспешный темп.
Тропинка несколько раз резко вильнула из стороны в сторону, противореча всем законам логики и здравого смысла. Прервалась в нескольких местах. И наконец вовсе исчезла, оставив Каэ стоящей перед отвесной скальной стеной, где не было никакого прохода или даже намека на потайную дверь или какой-нибудь лаз. Все та же молочно-белая гладкая поверхность, из которой торчали чахлые травинки, как, впрочем, и положено в горах.
– И что теперь? – спросила она недовольно, обращаясь прямо к Вещи. Перстень на ее пальце запульсировал, явно откликнувшись на вопрос, но она-то все равно не понимала, что он хочет ей сообщить. Пока она стояла перед стеной, размышляя, сзади подтянулись остальные. Каэ не хотела оборачиваться: ей было невыносимо видеть их вытянувшиеся, печальные, разочарованные лица.
«Что за чепуха! – сердилась она. – Почему я должна отвечать за все, чего не делала сама? Что я им теперь скажу? Что уперлась носом в стену? И не вижу дальнейшего выхода?!! Не вижу, значит...»
Странная она была богиня – не могущественная, не великая, но способная видеть все чуть-чуть иначе.
Скалы перед ней не было, одна только видимость. Впрочем, на славу кем-то сработанная, плотная, осязаемая, к которой даже спиной привалиться можно, и все же несуществующая.
– Барон! – Она не глядя протянула руку себе за спину. И когда почувствовала, что холодные пальцы Вентоттена крепко сжали ее ладонь, решительно шагнула вперед, раздвигая плечом плотное пространство иллюзии.
Отвесный бок горы раздался неохотно, пропуская хозяйку талисмана и потомка Ассинибойна, а затем снова превратился в то, чем ему и надлежало быть, – молочно-белый звонкий камень. И на то место, куда только что прошла Каэтана, легли тени трех парящих невысоко над землей огромных орлов.
– Это уже переходит всякие границы, – неожиданно заявил Куланн. Он подошел к стене и стал проталкиваться внутрь,
– И как прикажете следовать за госпожой? – спросил он у окружающих, будто это они все хором учудили с ним такую шутку.
– За ней нельзя следовать, Куланн, – утешил военачальника Магнус. – Ее пути нехожены и нам, смертным, недоступны.
– И что тогда делать прикажешь?
– Идти своей дорогой. Барнаба, в каком она теперь времени?
Толстяк призадумался:
– Кто се знает, Магнус. Она способна на такие вещи, о которых я и не догадываюсь до тех пор, пока они не случаются с ней. Возможно, выйдя из-под моей опеки, она попала в обычное течение времени, но допускаю и такую возможность: она просто не заметит вечности, которая будет себе потихоньку течь мимо. Кстати, господа, если хотите, поделюсь с вами одним крохотным открытием. Я понял, почему дорогая наша Каэ так любит воду: она периодически забывает о том, что это вода, понимаете? А реагирует только на красоту и покой подводного мира. Так и здесь, я ничуть не удивлюсь, если она забудет о том, что время просто обязано течь, а ему будет неудобно напомнить ей об этом.
Могаллан и Кобинан переглянулись удивленно-восторженно. Солнце над Лунными горами стремилось к закату, словно чувствовало свою неуместность.
Высокий, плечистый желтоволосый человек в роскошных одеждах из шелка и бархата, расшитых золотом и драгоценностями, сидит в кресле черного дерева, с подлокотников которого скалятся жуткие резные монстры. Его лицо – бледное, красивое, с удлиненным овалом и тонкими чертами – не то чтобы портят, но делают абсолютно иным два свежих шрама – на скуле и над правой бровью. Шрам над бровью изломан, как острие стрелы, и придает и без того суровому человеку выражение жестокости.
Это Катарман Керсеб по прозвищу Непобедимый – великий магистр всесильного ордена унгараттов, рыцарь и лучший боец Кортеганы.
Настроение у магистра самое что ни есть отвратительное, потому что его постигло сразу два страшных удара: разгром ордена, учиненный воинами похищенной им принцессы, а также его собственное поражение на арене, нанесенное этой страшной женщиной. И Катарман Керсеб затрудняется определить, что же хуже. Цвет рыцарства – самые сильные и отважные члены ордена унгараттов уничтожены в страшной схватке. Не более двух сотен человек – отъявленные безумцы, не носящие даже доспехов – атаковали Белый замок в Малом Бургане и умудрились прорваться в подземелья. Правда, им на помощь пришли драконы. Сам великий магистр этого не видел, да и в существование драконов поверить не может, но слишком много людей, заслуживающих доверия, твердят, что сразу три Древних зверя принимали участие в этой битве. Пусть их будут драконы... Все равно Керсебу иначе не объяснить, как в течение часа можно было так разрушить крепостные башни и стены.
Но отныне предстоящая война с матариями и хассасинами отошла на второй план, равно как и стремление Катармана Керсеба занять трон Кортеганы, а потом и царства Тиладуматти. Сейчас у Великого магистра есть одно дело. И дело это – ненависть. Она такая жгучая и нестерпимая, что мешает Непобедимому спокойно дышать; он клокочет в душе, но должен сохранять невозмутимый вид. Это его сильнее всего угнетает. До тех пор, пока он не отомстит за свое бесславное поражение в бою с женщиной-гладиатором, не будет ему покоя ни на этом свете, ни на том. Ненависть иссушила его душу, испепелила разум, но она же придала новые силы. Наверное, великий магистр унгараттов стал совершенно другим человеком, а может, это его истинная сущность наконец вышла наружу из потаенных глубин.