Огненная река
Шрифт:
Когда мне было пятнадцать лет, он кого-то убил. По радио закончились новости и сообщали прогноз погоды на завтра. Я начала думать о всяких вещах, которые происходили со мной в тот день, когда с ним всё это произошло пятнадцать лет назад. Возможно, это был дождливый день или шёл снег, или, может быть, был ясный день, или, наоборот, пасмурный. Мужчина кого-то убил, старуха пошла на прогулку в поле, а я, вставив в волосы цветок розы, в сосновом лесу на берегу моря задирала юбку.
— Тебя обрить наголо или выгнать из дома? У тебя ещё грудь не созрела, а ты уже заводишь шашни с мужчинами и даже не скрываешь
В сто раз лучше быть выгнанной, чем обритой.
— Я жил, отраженный забором от людей.
— А я была никудышной девчонкой.
Я говорила, чтобы заглушить мышиный писк. Кот ещё агрессивнее скрёб по окну. По радио сообщили точное время — одиннадцать часов. Я вышла на террасу и завела настенные часы.
— Два месяца назад я родила ребёнка в колонии. Потом я даже не видела его лица. Это и понятно, ведь я была не в состоянии воспитывать его. Там ко мне относились как к проститутке. Каждый день приезжало много девушек, которые загубили свою жизнь, поскольку слишком легко и многим разрешали пользоваться своим телом. У меня не было материнской любви, к тому же я даже не собиралась заводить ребёнка, но когда у меня отняли его, я обозлилась. Хорошо, вы у меня всё отняли? Теперь у меня ничего не осталось, теперь моя очередь — я отниму у вас! Хотя на самом деле я просто упустила время, когда можно было сделать аборт.
— Мы все ищем предлоги. Предлоги ненавидеть друг друга. Мы ищем предлог отказаться от себя, причины и оправдания, которые позволяют нам вести себя безответственно.
Мужчина сказал это с тяжёлым вздохом, как бы утешая себя и меня.
Послышалась какая-то возня, будто кого-то задушили или придавили дверью. Потом всё стихло. Кот взволновался и, как сумасшедший, начал мяукать, скребя когтями дверь.
Часы пробили двенадцать. Мужчина, как и я, наверное, следил за временем. Он слушал удары часов, подавшись вперёд, и с последним ударом откинулся на спинку кресла.
Оконную раму занесло снегом. Я, сдерживая зевоту, позвала кота: «Наби, Наби!» Но кот не подошёл ко мне. Он всё ещё мяукал и бесполезно скрёб оконную раму.
— Ах, время уже позднее.
Мужчина сделал вид, что поднимается.
«Куда же вы пойдете в такую ночь?» — спросила я.
Мужчина колебался. Ветер сдувал снег с оконной рамы и опять приносил его.
— Я думал, что вполне смогу найти свой дом, мне так знакомы были дорога и горы вокруг, что даже во сне я на сто процентов был уверен в этом. Мне не верится, что всё могло так измениться.
Мужчина говорил как бы оправдываясь, будто я была виновата в том, что он не может найти свой дом.
Грудь опять начала болеть. Стараясь приглушить боль, я довольно долго водила рукой по свитеру, но потом приподняла его край, освободила грудь от белья и сцедила молоко в миску. Налитая грудь горела при каждом нажатии, как от огня.
— Если положить на грудь горячее мокрое полотенце, то будет легче. Моя жена так делала. Она говорила, если не сцедить молоко, то начнётся грудница.
Сцедив молоко, я опустила свитер и открыла коту окно. Кот исчез в темноте, как брошенный мяч. Ветер проник внутрь, развевая занавеску и заглушая шум кипящей воды — шик, шик… С улицы слышался мышиный писк и коварное мяуканье старого кота.
— Мне придётся сегодня у вас переночевать.
Я чуть не сказала:
— Хорошо, если вы уйдёте завтра рано утром. Ведь здесь живут только женщины.
Старуха ворочалась с боку на бок и откашливала мокроту. Я подошла к ней. И старухе, видимо, не спалось, она тоже чувствовала какой-то страх от чужого в доме. Она пыталась приподняться в постели, её голова запрокинулась. Я без труда подняла старуху, как складывают бумажную куклу, и подложила под спину подушку так, чтобы она могла сидеть.
Старуха смотрела на мужчину ясными открытыми глазами. Мужчина, видимо, уже уснул. Чётко было слышно тиканье секундной стрелки в настенных часах. Время, окрашенное темнотой, беззвучно и мягко утекало секундами, и концентрация этой темноты, что проваливалась во время, становилась всё гуще и гуще. Часы пробили час. Зевая во весь рот, я взяла шаль. Вода в чайнике кипела — бульк-бульк, переливалась через край и брызгала на раскалившуюся докрасна печь — шик-шик…
Мужчина безвольно открыл рот, съёжил плечи, видимо, от холода, и спал. Справляясь с зевотой, я налила холодную воду в чайник. Мышей не было слышно. Кажется, я ненадолго уснула. Мне снился какой-то путаный сон, но я не смогла вспомнить его.
Часы пробили три. Мужчина вздрогнул, открыл глаза, заслонился от света лампы ладонью и осмотрелся.
— Сколько сейчас времени?
— Ещё три часа.
— Я привык вставать в это время.
Я вынула из шкафа одеяло и накрыла его колени. Мужчина, не стесняясь, взял его, набросил на плечи и опять закрыл глаза. Старуха тоже спала, чуть склонив голову и прислонившись к стене. Я повернула лампу так, чтобы свет не мешал ему, и опять закрыла глаза.
Удары бьющихся на ветру веток деревьев, остро, как нож, резали тишину.
— Что вы будете делать, когда уйдёте отсюда? Будете продолжать искать семью?
— Не знаю, — пробормотал мужчина в полусне.
Где-то печально мяукал кот. Я подумала, что надо бы открыть окно и позвать его, но лишь тихо окликнула: «Наби, Наби…», — погрузилась в вялость, как в пропасть или в безвыходное положение, и стала засыпать.
Когда я открыла глаза, в комнате ничего не изменилось. Только было нестерпимо холодно. Непонятно, проснулась ли я от ощущения, что кто-то ушёл, или от студёного холода. Я скоро заметила, что стул, где спал мужчина, пуст, а я накрыта одеялом, которое дала ему. Теперь я смутно стала припоминать, что сквозь сон слышала, как закрывали ворота.
Свет лампы выцвел в лучах рассвета, понемножку проникающего в комнату; смутно и зеленовато выглядела в этом свете старуха, она аккуратно лежала и мерно дышала. Я раздвинула шторы и посмотрела в окно на улицу. Под зеленоватым открывающимся небом по крутой дороге на склоне, запорошенном снегом, спускался мужчина в меховой шапке, как призрак, шатаясь от слабости.
Вода в чайнике больше не кипела. Было холодно. Огонь в печи погас. Спина мужчины становилась всё меньше и меньше, и на какой-то момент он скрылся за холмом, а потом появился вновь, на этот раз он стал ещё меньше. Потом он превратился совсем в крохотного и исчез в лучах зелёного рассвета.