Огненная звезда и магический меч Рёнгвальда
Шрифт:
– Ты не обманщик, конунг, – сказал бочкообразный воин. – Но я и окружения не боюсь. Плевал я на все и на всех… Ничего не боюсь и никого не боюсь… Единственное, чего я опасаюсь, это кулаков твоего сотника Большаки…
– И хорошо, что ты мои кулаки не забыл… – отозвался Большака. – У тебя, помнится, тоже кулаки не слабые…
– Но ты побил меня…
– Побил…
– И я, оставшись после смерти ярла Сигтюргга Золотые Уши старшим, в знак уважения к кулакам Большаки, а не к вражескому окружению и не к мечу Кьотви, увожу свое войско в пеший поход. Плывите сами на своих ладьях. За мной, друзья, двигаем быстро, дорога дальняя, – сказал воин, обернувшись, и пошел первым. Шаги его были не слишком широки, но ноги передвигались быстро.
И все свейское войско двинулось за ним. Зашелестели, как прежде, кольчуги…
Ансгар
– Кто это такой? – спросил Ансгар Большаку, кивая в сторону нового предводителя шведов.
– А я знаю? – с улыбкой переспросил Большака. – Если говорит, что я побил его когда-то на кулаках, значит, побил… Я не помню всех, кого побил. Я многих бил. Но я всегда дрался только с достойными, кто имел возможность и со мной справиться, следовательно, мог и его похвалить…
Свеи торопливо прошли мимо. Овсень, опытный в военных делах и легко считающий ряды, десятки и сотни, усмехнулся.
– Ярл Сигтюргг Золотые Уши очень хотел нас испугать. У шведов не более пяти сотен человек. Потому они такие сговорчивые. Будь их больше тысячи, нам пришлось бы драться.
– Готовимся к погрузке, – сказал Ансгар, продолжая командовать.
– Спускаем лодки на воду, – Большака подтвердил приказ.
– И отплываем из этого проклятого фьорда, пока еще кого-нибудь сюда не принесло, – закончил Овсень. – Уж очень это место многолюдное…
– Отплываем, – сказал, подходя ближе, Извеча. – Только сначала, дядюшка Овсень, посмотри сюда…
Маленький нелюдь загородил что-то спиной, чтобы Улич не затоптал песок возле костра. Улич с Извечей давно дружил и потому охотно посторонился. Овсень спрыгнул с седла. Тут же рядом оказался и любопытный Ансгар.
– Что у тебя? – спросил сотник.
Извеча посторонился и показал что-то, нацарапанное на песке простой палочкой.
– Что это? – не понял и Ансгар.
– Это первые две страницы той книги… Я все страницы помню… У нелюдей память не человеческая. Если пожара нет и бояться ничего не надо, мы все помним…
– Вот уж молодец, и очень ценю тебя за это. Но все страницы ты потом тетушке Всеведе нарисуешь, – сказал Овсень, затоптал рисунок и посмотрел на конунга. – Не будем время терять. Уже и дварфы подходят.
– Лодки на воду! – скомандовал Большака.
– Грузимся! – добавил Овсень.
Глава вторая
Плыли быстро, торопились, чтобы успеть проплыть мимо Дома Синего Ворона в темноте и в темноте же добраться до фьорда Дома Конунга. И для скорости к гребцам в помощь посадили дварфов, чьи крепкие руки никогда не знали усталости и легко могли подстроиться под ритм гребка, как подстраивались с маленькими молотками около наковальни под удары большого молота. И ветер в дополнение помогал. Ветер был не совсем попутным, но кормчие умело обращались с парусом и умели использовать любой ветер, кроме прямого встречного. Лоцманом, знающим местные воды, выступал сам юный конунг, потому что другие местные жители, представленные только дварфами, в мореплавателях никогда не числились и даже простых рыбацких промыслов не ведали. А кормчий Титмар плыл на ладье сотника Большаки, с которым неожиданно для конунга сильно сдружился, да и, кроме того, Титмар хорошо знал воды рядом с фьордом ярла Фраварада и плохо воды рядом с фьордом Ансгара. И потому юный конунг взял сложные обязанности на себя. Как договаривались еще на берегу перед последним плаванием, высадку совершали ночью, перед самым рассветом, чтобы мало кто видел количество воев, приплывших с конунгом к его Дому. И старались при этом не шуметь, что, впрочем, мало помогло, хотя Ансгар горел желанием устроить Торольфу несколько сюрпризов, но не знал при этом, кто может Одноглазому донести о его прибытии.
Деревянный, но стоящий на каменном фундаменте Дом Конунга высился на крутом скалистом обрыве, с которого открывался обзор во все четыре стороны, и от ворот дома отходили две дороги. Главная, хорошо протоптанная людскими ногами и копытами лошадей, – в Ослофьорд, который здесь изредка называли даже городом, хотя он имел всего одну недостроенную городскую стену со стороны моря, однако еще конунг Кьотви
Вторая, короткая дорога шла полого вниз, в невеликий по размерам, но удобный собственный фьорд конунга. Там, внизу, на берегу, стоял и большой вик, в котором когда-то родились предки Ансгара, и лишь недавно развалилась от возраста дом-землянка, когда-то принадлежащая семье. В вике сейчас жили большей частью рыбаки и бонды, работающие в Доме Конунга. Если плыть дальше в сторону Ослофьорда, следом за первым, ближним фьордом следовало еще три таких же залива со своими виками, и все они считали конунга своим ярлом. Но теперь Ансгар, как раньше был Кьотви, являлся для них и верховным судьей, и верховной властью. Впрочем, конунг вообще был верховной властью для всех виков Норвегии, но для других виков имелись свои судьи и свои ярлы. Из жителей же этих четырех виков в основном и формировалась дружина конунга. Ну, было еще три десятка наемных солдат, исполняющих роль стражников в Доме, однако наемные солдаты могли быть из разных не только виков и земель, но и стран. Так, у Ансгара служило два шведа, сбежавших от наказания из земель своего ярла, три полабских славянина, не нашедших приложения своих воинских талантов на родине, один угрюмый эст, скрывавший какую-то страшную тайну и потому всегда прятавшийся от своих соотечественников, если те случаем появлялись в окрестностях, и один руянин. У отца было еще четверо ляхов, лично к нему привязанных, но ляхи Ансгара покинули сразу после смерти Кьотви, отправившись служить куда-то в другое место, поскольку не питали к сыну тех чувств, которые питали к покойному конунгу, и не были связаны с новым конунгом никакими обязательствами. Говорили, что кто-то из соседей подбил их отправиться искать счастья и славы при дворе византийского императора, где наемники всегда были в большей цене, чем свои воины. И пусть. Четыре человека не делали погоду. Но основу стражи и войска конунга, конечно, составляли все-таки норвежцы.
Когда четыре ладьи, одна за другой, миновали широкий здесь, но длинный пролив и воткнулись носами в черный слюдянистый береговой песок, кто-то уже заметил их, и в вике сразу поднялась тревога, жители высыпали на берег фьорда с оружием в руках – действия обычные и необходимые для трудного времени практического безвластия. И потому первым пришлось спуститься на берег Ансгару, который вызвал у своих людей естественное удивление, быстро перешедшее в неописуемый восторг. Они уже, кажется, смирились с его смертью, о которой по всей округе только и говорили все последние дни, а тут явление живого и здорового конунга…
– Ансгар, ты даже не представляешь, да и мы сами не представляли, сколько радости можно испытать от того, что в мире так много людей со лживыми языками… – так замысловато выражаясь, встретил конунга Хрольф, долгоносый староста вика, в прошлом известный воин, но по возрасту уже малоспособный встать в строй со щитом и мечом, тем не менее способный еще не только обучать молодежь воинскому искусству, но и командовать другими воинами, используя свой громадный опыт, приобретенный в сражениях, которые вел Кьотви.
– Я рад, что вы встречаете меня с чистой душой, – сказал Ансгар, сам сильно волнуясь от возвращения в родные места. – Я вернулся с мечом отца, следовательно, с полными правами на его титул, и вы можете звать меня конунгом Ансгаром. Но предупреждаю сразу… Мне хотелось бы знать, что замыслил против меня ярл Торольф Одноглазый. И потому я запрещаю вам всем до послезавтрашних выборов показываться в Ослофьорде и в соседних чужих виках. И вообще, говорить о том, что вы видели прибытие ладей. Но наши вики должны знать правду и должны быть готовы ко всему. Возможно, нам предстоит война. Потому я собираю у себя старост всех четырех виков уже через час. Оповестите всех, пошлите гонцов… А твой мудрый совет, Хрольф, может понадобиться мне раньше. Приходи в Дом до общего сбора.