Огненное порубежье
Шрифт:
И хоть прошло немало времени, хоть поблекла прежняя красота княгини, хоть и поотдавала она замуж своих дочерей и переженила сынов, Кочкарь был с ней всегда рядом. И знала Васильковна все, что замышлял Святослав. Боялась его, презирала за скупость, но подогревала в нем давнюю веру: не так уж много воды утечет, а переселится он из Чернигова в Вышгород.
Переселился.
«Ну а уж теперь, — думала Васильковна, — ухо держи востро».
...Вошел Кочкарь — вошел без стука, страшный, прямой, черный. Панка обернулась в его сторону, выпустила из рук княгинину косу и, охнув, осела на пятки.
— Хорошо ли спалось, княгинюшка?
И, говоря так, улыбнулся большим, обросшим черными волосами ртом. Глаза у него, как и прежде, влажно и призывно поблескивали, и Васильковна невольно подалась вперед, но Кочкарь, покосившись на дверь, приложил палец к губам.
Васильковна сникла, а Кочкарь продолжал;
— Заметил я, утром росы были хороши. К чему бы это?
— Нешто зарев проглядел?
Кочкарь промолчал.
— Или беда какая стряслась? — всполошилась она.
— Нынче отправил в Рязань Святослав Житобуда — каково-то доскачет? — сказал Кочкарь.
— Небось князюшко мой снова о Романе вспомнил, — усмехнулась Васильковна, оправляясь от испуга и вдруг обретая иконописную строгость лица. — Мало от Глеба ему было забот. Нынче Роман — тоже не птица: крылья худы, низко летает...
— Говорил я князю: Роман, мол, под Всеволодом...
— А он? — встрепенулась княгиня, выпрямляя под сарафаном тучное тело.
Кочкарь безнадежно махнул рукой.
— Юрия держаться надо, Юрия, — сказала Васильковна и соскользнула с постели. — Юрию сам бог велел сесть во Владимире...
— Да надежен ли Юрий-то? — попробовал возразить Кочкарь.
Но Васильковна оборвала его:
— С Новгородом, он знает, не Святослав его обидел, а Всеволод. Нынче же Новгорода ему не видать. Новгород наш. — Рязань — Романова. В Чернигове — тоже своя кровинушка. А Всеволод пускай ступает в Переяславль. Юрию, Юрию место во Владимире! — громко заговорила она, переходя на визг.
Кочкарь сидел тихо, не возражал.
— Житобуда надобно вернуть,— успокоившись, сказала Васильковна. — Пусть наведается во Владимир... Сотник давно в пути?
— Сотник ждет в сенях, — склонившись, с лукавой улыбкой, ответил Кочкарь. — А как же князь?
— Слово князево — нерушимо, — хмуря выщипанные брови, строго сказала Васильковна. — Да почему бы две службы не сослужить? Передаст привет Роману, поклонится и Юрию. Коли смекалист твой Житобуд, лишнего не сболтнет. Зови сотника-то. Зови!
Неуклюже переваливаясь располневшим телом, Васильковна направилась на середину ложницы, где перед большим квадратным столом стояло обитое бархатом кресло.
5
Миновав за полдень деревню Озерцы, Житобуд выехал к болотистому руслу реки. Места здесь были тихие и дикие. Сотник был родом из-под Рязани, знавал и уморенного Всеволодом в темнице князя Глеба, сам участвовал в последнем походе с половцами на Суздаль, доносил обо всем Онофрию, а тот выслуживался перед Святославом. Слава богу, нынче приспела его пора: заметили. Вон и княгиня с Кочкарем вели уважительную беседу: наказывали из Рязани немедля наведаться во Владимир к Юрию Андреевичу, передать на
В Озерцах Житобуд жил, когда еще отец его был старостой. И места вокруг родной деревни исходил вдоль и поперек. Хаживал когда-то здесь на лосей. Раз тонул в болоте, вытащил его тогда из трясины проходивший мимо Пантелей-кожемяка. Другой раз Житобуда жалила змея — и все в этих местах. Еще и сейчас белеется у него на икре левой ноги глубокий шрам. Он сам тогда вскрыл ножом место укуса и выдавил из раны отравленную ядом кровь.
А вот версты за три за Озерцами, у самой Оки, дорога была для него совсем неведомой. Знал о ней Житобуд по рассказам охотников, а сам сюда не добирался. Но охотники не обманули его — все сходилось с приметами: и тропа была, и разбитый грозою дуб, и полянка, за которой начинался сосновый бор, — уже на другом берегу Оки. Отсюда река поворачивала на север, а Житобудов путь лежал к Рязани.
Конь не хотел плыть, упирался, фыркал, шлепал копытами в скользкой тине. Житобуд подзадорил его плетью.
Вода в Оке была холодна. Выбравшись на отмель, Житобуд погнал коня рысью. Разводить костер и обсушиваться он не стал — времени было мало, да и побаивался: дым видно издалека — соберутся на костер чужие люди, а людей Житобуд сторонился. Среди них могут встретиться разные: и просто лихие, и Всеволодовы дозорные. Не ровен час, остановят, начнут пытать, кто такой и откуда. Задержат. А Роман ждет вестей из Киева.
В лесу было сумрачно и влажно. Мошкара и комары тучами вились над головой, набивались в рот, облепляли глаза. От промокших в реке ног подымался пронизывающий все тело озноб.
Дорога, о которой рассказывали охотники, должна была пройти немного правее. Но лес все не кончался, и Житобуда охватила тревога. Солнце склонилось к верхушкам деревьев, с запада широкой полосой шли плотные тучи.
Боясь заблудиться, Житобуд совсем уж было надумал повернуть назад, как неожиданно выехал на дорогу. Колея, заросшая светлой молодой зеленью, извивалась среди красных сосновых стволов, ныряла в колючий кустарник, сползала в сырые низинки. Из-под копыт выпрыгивали лягушата, за кривыми кочками неутомимые кузнечики настраивали свои пронзительные гудки. Лес дышал спокойствием; ровный шум его внушал уверенность, горький запах смолы и зелени ласкал и бодрил.
Но Житобуд был опытным воем, и лесная благостная тишина не могла притупить его бдительности. Слух чутко улавливал посторонние шорохи, зрение отмечало все подозрительное: здесь — царапину на стволе, там — сломанную ветку. Тревога томила Житобуда с той минуты, как выехал он из чащи на дорогу.
Что бы так волвовало его? Что не давало ему покоя?.. И тут вдруг понял: свежие следы копыт на колее. «Проехали верховые, и немалым числом», — определил Житобуд.
Скоро он убедился в том, что наблюдательность не обманула его. Сначала он услышал голоса, потом, выехав из-за поворота, увидел шестерых воев, скакавших в том же направлении, что и он. Кони под ними были заляпаны грязью. Всадники тряслись в седлах, повесив за спины щиты.