Огненные Ифриты

Казанцева Марина Николаевна

Ладони их соприкоснулись, как будто встретились века. От глаз в глаза текли потоки света. Сердца дрожали, словно просечённые одной стрелой. И свет померк для них, и мир весь умер, и солнцу больше незачем вставать, и время стало.

***

Свет раннего утра был подобен возвращению к дыханию. Когда рассветные лучи упали на дивные сады Аксума, казалось, в людях вновь обрёлся разум. Усталые танцоры покидали царские чертоги, торопливо пили из фонтанов расслабляющую влагу и валились в изнеможении на прохладную траву. Глаза устало закрывались, обведённые кругами ночной неистовости, скрывая упоение скорыми дарами жизни.

Одна

такая ночь повергает человека в вечность — ему кажется, что он насыщен навсегда, и больше не вместит душа. Он счастлив — счастлив одну ночь, и думает, что более никогда не испытает всей полноты жизненной удовлетворённости. Как краток его век, но счастье ещё кратче.

Во все дни человеческие жаждет и алкает счастья он, ни образа его, ни лика, ни цвета глаз не зная. Прилетает птица, манит сияющим крылом, кружит и дразнит, а в руки не даётся. И улетает в алмазные небеса, оставив умирать от истощения надежд. Ест ли, пьёт ли — вечно жаждет. И умирая, глазами ищет ангела небес, невидимую птицу счастья, которую не удержать, не приманить, не приручить, не увести с собою.

Будь счастлив, человек, когда глазам твоим тоскующим лишь на мгновение блеснёт крылом таинственная птица. Лишь глянет синим своим оком, лишь обронит искру света, лишь пропоёт вдали. Тогда ты можешь говорить, что не напрасно жил, и сходишь в черноту небытия, имея в сердце призрак счастья.

Возможно ли исчадиям земли и детям смерти удержать в руках своих трепещущий свет звёзд, собрать в ладонях мгновений капли, поймать высокий журавлиный клич, хранить в сокровищнице долгих дней быстротекущие потоки неиссякаемой любви? Ты был мгновение богам подобен, ты возвышался головой до неба, ты попирал ногами бездны, ты был жемчужиною драгоценной во тьме вселенской раковины, ты повелевал звездам и разгонял руками свет, ты был могуществом, воплощённым в духе, когда ты мог дарить тому, кого любил, ничтожнейший миг счастья.

Тот, кто изведал вкус волшебного напитка, никогда не утолит своей безмерной жажды. Ты подобен Богу, человек, когда умеешь дарить счастье, тогда как прочие лишь тешатся всю жизнь химерой удовольствий. Кто знает, тот молчит.

Ночь ей казалась протяжённой, словно жизнь, когда до самого рассвета смотрели она и Соломон в глаза друг другу. Были многие слова, которые не выражали сути и были не нужны ни ей, и ни ему. Это просто блёстки, которыми прикрывалась от нищенского любопытства пляшущей толпы та глубина, которую они скрывали от нескромных взглядов. Людская суетность, как мутные воды водоёма, на котором наречено имя царицы Савской, но не она сама.

— Ты, наверно, слышал… Так много слухов, много грязи…

— Пусть. Они не знают, им недоступно…

Да, молва людская подобна мусору в волне морской, когда та катит из собственных глубин на песчаный берег — вздымаясь, гневаясь и пенясь. Когда выбрасывает она на землю то, что носило в бездне, тогда прибежит на берег краб-могильщик и скажет, в изумлении тараща бусинки-глаза: так вот что было там!

Сады аксумские огромны — они вместят и не такие толпы. Был царский уголок в них, пристанище усталого монарха, услада сердцу, отдых для души, ангельские кущи. Высокая беседка, увитая по тонким резным аркам сплошным цветением множества цветов. Это был рай земной, обитель тишины. Лишь дальнее звучание — остатки музыки, испарение звуков, лёгкая эманация веселья — достигало стройных арок и казалось пением хрустальных сфер с небес. Сюда вошли царь Соломон и царица Савская, оставив всех. Здесь они могли открыть сердца друг другу.

Здесь нет ни любопытных глаз, ни жадных ушей, которые могли бы уловить и унести слова,

что были только отражением сердечного томления. Унести, украсть, похитить, чтобы потом запечатлеть в пергаментах, выбить в камне, разнести по свету, сделав достоянием любого проходимца. Госпоже Истории знать ни к чему, что будет сказано под сводами цветов. Пусть никто не знает этой тайны. Не оттого ли уста молчат, а души плачут?

"Не знаю, как тебя коснуться — не рассеется ли ночным туманом твоё лицо, не улетучится ли взгляд? Может, грежу я и сама придумываю облик сновидения? Не верю я своим глазам, руке не верю, не верю ночной обманщице Луне. Нет ничего — лишь молчание обманутой мечты…"

Я здесь, я перед тобою. Я реален. Я бросился в дорогу, в неопределённость, в лживые посулы рассудка, в безумную надежду, в таинственные недра времени, в обманчивые миражи, в геенну поражений, в адский пламень невозможности, в пропасть собственной души. Я здесь, любовь моя, я пришёл. Суди меня, мой ангел, — я безоружен пред тобою…

— Ты знал, что встретишь меня здесь?

— Я смел надеяться.

— Я совершила страшную ошибку, что покинула тебя десять лет назад.

— Ты была мудрее меня. Ни на какие райские блаженства я не променяю боль расставания с тобой.

— Время быстротечно, расстояния огромны, жизнь коротка — мы могли больше никогда не обрести друг друга.

— Всё ничто перед силою любви. Пусть умирают царства и уходят в тьму народы — мы будем жить.

— Мы вечны.

— Да, мы вечны.

Глава 14

Аксумская охота. Сотни людей съезжаются — наследники знатных семей Офира. Красивые, сильные люди, на великолепных лошадях, в роскошных одеяниях. Ревут верблюды, трубят слоны. Личная гвардия Царицы Савской — золотоволосые великаны вылетают с диким гиканьем на рослых жеребцах и несутся вкруг площади, охотно демонстрируя сбежавшимся зрителям свою силу, ловкость, красоту. Это загонщики и воины.

Выходят стройной колонной смуглокожие мемфисские стрелки из лука, их оружие — длинные боевые египетские луки. Они невозмутимы, их тёмные глаза надменны. Их за большие деньги купил у египетского фараона Калеб-зу-Навас. Это золотая рота. Стрелки взбираются на боевых слонов — по шесть человек в корзину, что укреплена на спине животного, и ждут начала отправления.

Выносили нубийские слуги и ставили на повозки железные клетки для львов, пантер — они пополнят зверинец и будут приручены, чтобы украшать царские шествия. Двухколёсные арбы, запряженные буйволами, готовились для доставки добычи во дворец.

Обученные соколы ждали своего часа, сидя под колпачками на руках конных сокольничих. Птицы будут указывать охотникам места отдыха львиных семейств.

Гладкие собаки цвета охры, с выгнутыми спинами, поджарыми брюхами и тонкими хвостами кружили от нетерпения на поводах. Они взлаивали и кидались на псарей, вне себя от возбуждения — они чуяли скорую кровь.

Множество утвари для удобства охотников грузилось на верблюдов, мулов и ослов. Королевская охота — большая церемония!

Из царского двора под крики и барабанный гул вылетают всадники в охотничьих нарядах — это аксумская знать. Они спешат выстроиться вдоль дороги, по которой поедут главные участники торжества. Выносится стройными рядами золотая ала царицы Савской — светлокожие гиганты, родина которых находится в таинственном краю — в бассейне реки Окаванго.