Огненный лис
Шрифт:
Остальные бросил на стол:
— Это на всех. Грев с общака. — Он повернулся и окликнул Месика:
— Держи, тебе тоже… В тюрьме никто не должен быть забыт!
— А за что ты его так? — Не выдержав, поинтересовался Васька.
— Он ещё в Шимановске, в КПЗ, с «обиженкой» жил. Понимаешь?
— Да ну?
— Ел с ними чуть ли не из одной шлемки. Чифирил… Может, и ещё чего делал! — Толик вновь окликнул Месика:
— Что, верно? Или нет?
— Верно, — отозвался бедолага и ещё больше вжал голову в плечи.
— Знал,
— Да.
— Ну и Бог тебе навстречу… С ними и живи теперь дальше. Сам путь свой выбрал, нехер жаловаться.
По камере прокатился возмущенный ропот. Кто-то крикнул:
— Завалить гниду мало!
— Всех мог под черту подвести. Всех заминехать…
— За стол общий садился, гад! Место правильного мужика занял.
— Через него, падлу, всю хату могли «обиженкой» обьявить!
— Успокойтесь, — Поднял вверх руку Толик. — Успокойтесь…
— Да как же теперь?
— С вас спроса нет, — обьявил «смотрящий». — Вы ведь не знали? Верно?
— Конечно не знали, — послышались со всех сторон обрадованные голоса обитателей камеры.
— Не знали, — подтвердил Росляков.
— Ну и все! Шабаш на этом. — Толик припечатал ладонью доски стола — Но на будущее учтите: хочешь жить мужиком — живи. Никто не тронет. Работай честно, вовремя долю в общак вноси… А если с «опущенными» якшаешься становись и сам пидором.
Глава 3
— Васька! Дрыхнешь, как сурок… Проснись.
Рогов склонился в проход между койками и тряханул приятеля за плечо:
— Проснись, говорю. Хорош харей в подушку упираться.
— Ну чего тебе? — Сердито буркнул Росляков. — Ходишь тут, бродишь… Ни днем, ни ночью покоя нет.
Все же он поднялся, босыми ногами нащупал под койкой тапочки, пару раз шкрябнул ногтями мошонку и лишь после этого приоткрыл глаза:
— Душно как-то, бляха… Опять шныри форточки позакрывали, падлы. Кто сегодня на котельной, не знаешь?
— Китаец.
— Тогда ясно.
Васька с трудом координируя движения потянулся к прикроватной тумбочке, мизинцем зацепил фарфоровую чашку с росписью «под Гжель» и чуть не пролив её содержимое, жадно сделал глоток:
— Чаек будешь? — Протянул он чашку Рогову.
Тот молча отодвинул её обратно, под нос приятелю:
— Хлебни еще. Может, очнешься наконец.
— Да ты вообще сдурел, Циркач! — Возмутился Росляков. — Сейчас, наверное, часа три ночи. Я спать хочу, как покойник!
— Васька… — с нажимом произнес Рогов.
— Ну, что?
— Вставай, говорю. Дело есть.
— Чего случилось-то? Быченко, что ли, хозяина завалил из-за бабы своей?
— Остряк!
То, что начальник Тахтамыгденской колонии частенько спит с женой своего «вечно дежурного» капитана, в зоне знала даже самая последняя, прожженая до дыр кастрюля. И тема эта казалась настолько избитой и обмусоленной,
— Ну, чего там? — Ваське очень не хотелось выбираться из постели. За окном крепчал морозец, убаюкивающе мела поземка…
— С Дядей нелады.
— Плачет?
Проницательность Рослякова смутила приятеля:
— Ага. Плачет.
— Опять, наверное, где-то втихаря обкурился?
— Не похоже. — Виктор вздохнул. — Сидит в туалете, на подоконнике. Ногтем штукатурку царапает.
— Нашел занятие в три часа ночи… И, главное — место! — Васька выругался, потянулся и вновь с размаху влип физиономией в подушку.
— Ты чего? Эй?
Виктор прислушался к звукам, доносящимся из уст приятеля: нечто среднее между колесным скрипом и сопением тринадцатилетнего пса-пекинеса.
— Вот мудак! Опять спит…
Виктор решительно потянул на себя одеяло:
— Вставай!
В ответ Росляков только вяло отмахнулся, причмокнул губами и произнес:
— Сходи сам к нему, Витек. Пусть он тебе расскажет. А я это… Я то, что он тебе расскажет уже раз девять слышал.
… На территории исправительно-трудовой колонии УВ 14/5, где уже больше полутора лет просидел осужденный Рогов безраздельно властвовала длинная, зимняя приамурская ночь.
Помещение шестого отряда мало чем отличалось от обычной солдатской казармы. Довольно вместительное помещение — человек на сто.
Ряды металлических двухярусных коек вдоль стен, возле каждой прикроватная тумбочка, кое-где даже коврики. На стенах — декоративные цветы в горшочках, чеканка местного изготовления…
Администрация не против — пусть висят, глаз радуют.
Пробираясь впотьмах, Виктор изо всех сил старался не задеть о какой-нибудь стул или табуретку.
Сразу за кладовой и туалетом находилась отдельная комната, предназначенная для воспитательной работы с контингентом.
Здесь имелось все необходимое для скорого и надежного перевоплощения осужденных в людей если и не совсем новой формации, то хотя бы просто не опасных для общества. Деревянная трибуна, покрытая бесцветным лаком, герб, кумачевый стенд с портретами Политбюро в полном составе и отдельная экспозиция, посвященная Железному Феликсу.
Но главное — в комнате находился телевизор, единственная постоянная связь зэков с внешним миром.
Вообще же, колония по своему жизненному укладу являла собой некий нонсенс.
Не имелось в ней ничего общего со сложившимися стереотипами. Полтора года — немалый срок, но даже за это время Рогов так и не разобрался до конца, прав ли был авторитетный сосед по камере Толик, назвав её когда-то «красной».
В учреждении УВ 14/5 режимные установки и воровские законы переплелись между собой столь тесно, что казалось — зоной попеременно правят то «хозяин» в погонах, то «смотрящий» вор по кличке Булыжник.