Огненный рай
Шрифт:
— Я требую часть состояния, принадлежащего мне, — взорвалась Бетани. — Намерена выкупить у тебя этот договор.
Эштон сорвал с глаз очки и повернулся к ней, еле сдерживая гнев.
— Тебе мало того, что сделала меня своим мужем? Хочешь еще превратить в раба?
— Нет, Эштон. Совсем не этого добиваюсь.
Эштон повернулся и стремительно покинул дом. Сердце у Бетани ушло в пятки, когда раздался топот удалявшихся копыт Корсара. Она повернулась к отцу.
— Как ты мог? — прошептала Бетани. — Как посмел?
— Я не совершил ничего предосудительного, —
— Потому что он доверял тебе! И никогда не думал, что его сын станет крепостным.
Синклер достал щепотку табаку из обитой кожей коробки и набил им трубку.
— Уверен, Роджер никогда не думал, что его сын совершит такой глупый поступок, решив жениться на девушке, намного выше его по положению.
— Почему ты так поступила, Бетани? — задала вопрос Лилиан. — Зачем вышла за него замуж?
Бетани отвернулась к балконному окну. Родителям не стоит рассказывать всю эту запутанную историю: им будет больно узнать, что Гарри скрывается от правосудия, и никогда не понять, почему она солгала, чтобы побудить Чейзона отменить приговор Эштону.
— У тебя было все, — продолжала Лилиан. — Мы дали тебе все, что могли.
Бетани горько улыбнулась, отведя взгляд от окна.
— Вы потратили целое состояние на мое образование и мои туалеты. Но мне было три или четыре года, когда меня уже приучили не садиться к тебе на колени, чтобы не помять платье. А когда мне исполнилось пять, я уже знала, что сочувствие и помощь можно найти в конюшнях, но не у тебя.
— Бетани, не понимаю, какое это имеет отношение к твоему неблагоразумному поступку. Ты могла выбрать любого мужчину нашего круга. Капитан Тэннер сделал тебе предложение.
— Мне нравится Эштон Маркхэм. Возможно, глупо с моей стороны, вероятно, необдуманно, но на этого человека выбор пал задолго до сегодняшнего утра.
Бетани направилась к двери.
— Куда ты идешь? — требовательно произнес Синклер.
— Собирать вещи. Через час покину этот дом.
— Бетани, — обратилась к ней Лилиан. — Неужели ты собираешься жить в той жалкой лачуге, около конюшен?
— Собираюсь быть со своим мужем. — Бетани пристально взглянула на отца. — Спасибо тебе, что в течение ближайших семи лет эта лачуга будет моим домом.
Она вышла и закрыла за собой дверь. И только оказавшись за дверью библиотеки, почувствовала, как сильно дрожит. Она услышала за собой приглушенные рыдания матери и, к своему удивлению, почувствовала жалость — никогда ей не приходилось причинять такую боль родителям, они этого не заслужили. Девушка снова взялась за медную ручку двери — надо снова поговорить с ними, попытаться все объяснить.
— Пусть уходит, — послышался голос отца. — Прибежит назад, как только поймет, что такое нищета.
— Как вынести этот позор, — причитала Лилиан. — Не смогу смотреть в глаза своим друзьям, которые соберутся на следующей неделе на прием в честь губернатора.
Бетани повернулась и пошла прочь — ее мать волновало только мнение общества,
— Мы совсем не так планировали это сделать, — говорила Кэрри Маркхэм, перебирая в сундуке нижнее белье и откладывая необходимое на постель. — Вы уверены, что отец лишит вас наследства?
— Даже если он выделит мою долю, Эштон не примет ее.
— Тогда он просто дурак, да и я не лучше, — пробормотала Кэрри, обращаясь больше к самой себе. — Мне следовало подумать о ваших родителях: пока вы добивались Эштона, нам нужно было постепенно готовить их к этому. — Кэрри рывком открыла дверцу шкафа орехового дерева и стала перебирать шелковые и бархатные платья.
— Эти платья не понадобятся, оставь их здесь.
Бетани грустно покачала головой. У нее, пожалуй, найдется не больше двух платьев, которые не будут казаться странными в доме Эштона.
— А что же будет со мной? — требовательно спросила Кэрри.
— Останешься здесь и будешь заниматься чем-то другим.
— Чем же? Мыть посуду на кухне? — Горничная матери уже состарилась. Может быть, займешь ее место.
— Я никогда не смогу угодить госпоже Лилиан. Только чтобы сделать ей прическу, двух рук не хватит.
Бетани хотелось, чтобы служанка перестала стенать: возмущение Эштона, двуличность отца, причитания матери, а теперь и жалобы Кэрри, не скрывавшей своего разочарования, что Бетани не получит своей части наследства, — все это приводило ее в отчаяние.
Стало тяжело на сердце, когда, неся плотно набитый чемодан к домику около конюшен, удивилась, почему раньше не замечала, какая дистанция отделяет дом отца от конюшен и какой контраст между особняком под черепицей и небольшим домиком, покрытым дранкой.
Бетани остановилась, опустила чемодан и взглянула на дом, где из-за жестокости отца ей придется прожить целых семь лет: душистый горошек и белоснежные флоксы вокруг, старые кусты смородины, потемневшие от морского воздуха, резко выделявшиеся на фоне выбеленных стен. Она смотрела на вход, снова невольно сравнивая два жилища: полированные панели, веерообразное окно над дверью холла, через которое струился солнечный свет, тяжелые медные ручки на дверях и дверной молоток, — красноречивое свидетельство богатства и привилегированного положения его владельца, — и сосновые доски, сбитые гвоздями с широкими шляпками, покрашенные белой краской, — дверь, встретившую хозяйку надсадным скрипом, когда она, толкнув ее, вошла, сжавшись в пугающей пустоте.
Финли Пайпер не проявил особых эмоций, принимая пакет из рук Эштона и пряча его в складках широкого плаща, но волнение выдали светлые глаза, в которых сквозило явное удовлетворение; его сын, Чэпин, долговязый парень с прямыми волосами, устраивая под столом костлявые коленки, не стал сдерживаться — поднял кружку с пивом, улыбаясь:
— Хорошая работа. Твои соотечественники у тебя в долгу.
Эштон удивленно приподнял брови и придвинул к себе кружку с пивом.