Огненный скит.Том 1
Шрифт:
— Почему? Был.
— А теперь?
— Теперь нет. Этим делом не мы занимаемся.
Из темноты возникла фигура человека в тёплой стёганке с поднятым цигейковым воротником, в меховой шапке с опущенными ушами. Лица не было видно. Степан замер от неожиданности, подумав, что их накрыли. У него похолодело внутри. Но Мухомор поспешил успокоить его, увидев, как сжался Степан, словно боялся получить сильный удар.
— Не бойся, — сказал он. — Это свои.
Возникший из мрака человек позвал Мухомора, тот подошёл к нему, и они с минуту о чём-то тихо поговорили.
—
— Сказал, свои. Ты таскай, знай, мешки.
Назад пацаны во главе с Мухомором шли кружным путём, стараясь запутать следы, хотя вряд ли они оставались на крепком, как доска, насте. Из этой операции Степан вынес наблюдение: пацаны работают не самостоятельно, а вместе со взрослыми ворами под их руководством.
Как-то Мухомор, отведя Степана в сторону, сказал:
— Пахан зовёт.
— Это куда?
— К себе.
— Куда, к себе?
— Да есть тут у нас блатная хата.
— Никуда я не пойду.
— Трусишь?
— Чего мне трусить. — Степан за время своих скитаний привык недоверчиво относиться к встречавшимся людям. Мало ли какой подвох мог грозить ему. — Мне ни к чему светиться. У меня документов нету.
— Пошли. Раздобудешь потом и документы. Воровать ты, я смотрю, не мастак… Врёшь, что имел срок. Больно хлипкий ты для этого дела, хоть и вырос в столб…
— Я враг народа, — сказал Степан.
— Политзаключённый, — глубокомысленно изрёк Мухомор, сделав серьёзное выражение лица. — Из кулаков?
— Из них.
— Шут с тобой. Всё равно пойдём. — Мухомор потянул его за рукав. — Ну кому говорю — пошли! Раз пахан зовёт, надо идти. Хуже тебе не будет. Наоборот. Значит, дело у него к тебе есть.
Степан рассудил, что действительно, положения хуже, чем сейчас, у него не будет, и побрёл за Мухомором.
Глава шестнадцатая Блатная хата
Они пересекли пустырь, спустились по склону в широкий овраг, по берегам которого летом располагались огороды с картофелем. О том, что на делянках рос картофель, говорили кучи ботвы, собранные осенью, а сейчас черневшие подтаявшими боками. Тропинка поползла вверх, и путники выбрались из оврага, прошли низиной, давя ногами хрустящий снег и оставляя следы на припорошенных обледенелых промоинах. Вышли на улицу. По обеим её сторонам возвышались дома, сереющие круглыми брёвнами, с небольшими оконцами, с дворами, огороженными высокими заборами с воротами и калиткой. Вдали проревел паровозный гудок. Но ни железной дороги, ни паровоза не было видно: тяжелая изморозь окутывала дальнее пространство серой пеленой. Мухомор шёл уверенно, размахивая руками, то и дело поправляя сползающую на лоб шапку.
Это была окраина города, противоположная той, где был их подвал, с нечищенными улицами, редкими деревьями, прудами и глубокими канавами с провалившимся снегом. Втиснувшись в узкий проход между тесовым забором и густо посаженными молодыми ёлками, они прошли метров триста, и Мухомор юркнул в узкую щель в заборе.
—
Они прошли по территории ситценабивной фабрики, захламлённой старыми досками, разломанными ящиками, ржавыми бочками из-под краски, бутылями из-под кислоты, покоящимися в корзинах со стружками, пересекли поваленное звено забора, и Степан увидел перед собой несколько одноэтажных бараков в окружении молодых, опушённых инеем деревьев.
— Вон в том доме, — Мухомор показал на крайний барак, — мой дядька живёт у сожительницы. Вообще-то у него есть свой дом с садом и огородом, но он только там летом. Баба его на фабрике работает… Это фабричные бараки…
— А дядька? — спросил Степан. — Дядька где работает?
— Дядька? — переспросил его спутник. — Дядька… сторожем на складе потребкооперации. — Он захохотал.
— Он и есть пахан? — спросил Степан.
Мухомор промолчал, и Степан понял, что это так и есть.
Они миновали вход с фасада, заколоченный досками, обогнули барак и упёрлись в другое маленькое крыльцо с торца здания.
— Барак на две семьи, — объяснил Мухомор. — Марина раньше мастером работала, это та, с кем дядька живёт, — добавил он, — а потом её за это дело, — он щёлкнул пальцем по шее, — попёрли в простые работницы, но квартиру оставили. Соседка у неё тетя Дуся, уже старая, у неё два сына, один женатый, а другой в тюрьме.
Он толкнул крашеную суриком дверь, и они вошли в коридор, довольно просторный, с оштукатуренными стенами, с неровными половицами, вытертыми до такой степени, что сучки возвышались чёрными холмиками. На стене висело деревянное корыто, на подставке стоял примус, в углу на гвоздях висел велосипед, на полу лежали два мешка с картошкой. Плавал запах кислых щей, старого самогона, квашенной капусты. Через приоткрытую дверь одной из комнат слышались возбуждённые голоса, звуки гармони.
— Мой родственник гуляет, — пояснил Мухомор. — Мы вовремя. — Он открыл обитую клеёнкой дверь.
Перед глазами Степана возникла такая картина: посередине почти квадратной комнаты с двумя окнами, выходившими на задворки, возвышался фанерованный дубовым шпоном стол с толстыми ножками, за которым восседала весёлая компания. Степан выделил среди остальных средних лет мужчину с кудрявой головой, с чуть скошенным назад лбом, в расстёгнутой ластиковой косоворотке, сидевшем с гармонью в руках. Лицо его заливал пот, но он не обращал на это внимания, растягивая меха, и увлеченно пел, позабыв про всё. Шея его напряглась, обозначив выпуклые вены:
Камера шестая
Под большим замком.
Там сидел мальчишка,
Горько плакал он.
Голос у певца был хрипловатый, петь он старался с надрывом, под цыган, и это у него получалось.
Ключник открывает:
«Эй-ка ты, злодей!
Выйди на свиданье
К матери своей».
У ворот тюремных
Мать его стоит,
Она горько плачет,
Сыну говорит:
«Сын ты мой, сыночек,
Сын ты мой родной!
Что ты понаделал
Над своей судьбой!»