Огненный скит.Том 1
Шрифт:
Он уж было хотел остановиться, вконец обессиленный, и отдохнуть, как вдали заметил блеснувший жёлтый огонек — еле заметную светлую точку. Ему сначала даже подумалось, что это облака расступились и над горизонтом зажглась звездочка. Но небо по-прежнему было тёмным. Превозмогая слабость, он пошёл вперёд. Свет огонька стал ярче. Скоро стало ясно, что он вышел к мельнице.
Из последних сил он постучал прикладом ружья в дверь.
Появился Маркел со свечой в руке.
— Изот! — воскликнул
Изот переступил порог, еле втаскивая ноги.
В сени выбежала Прасковья. Увидев Изота, облепленного снегом, в изодранной одежде, всплеснула руками:
— Батюшки вы мои! Веди его, Маркел, в избу! Замёрз он.
В избе Изот привалился на лавку. С печки выглянул Антип, спросонок разглядывая, кого им послала ночь.
— В баню его, в баню, — распорядился Маркел. И обратился к сыну: — Вставай, Антип! Баня ещё не остыла, подкинь дров, попарить Изота надо.
Антип молча свесил ноги, слез с печки, стал одеваться.
— Чего приключилось? — спросила Прасковья Изота, сострадательно глядя на ключника.
— Провалился в яму с водой. Еле выбрался…
— Не тормоши его, Прасковья, — сердито сказал Маркел. Отойдёт, сам расскажет. Приготовь чистую рубашку, порты. Я его попарю… Пошли, Изот, в баню.
Он высвободил из рук Изота ружьё, которое тот держал, словно клещами, снял котомку с плеч.
— Силы есть подняться?
— Соберу, — ответил Изот, неуклюже поднимаясь с лавки.
— Клади руку на плечо. Вот так… Эк тебя угораздило! Говорил ведь тебе — дождись лета. Пошто понесло в такую даль!
В бане, дышащей теплом, Маркел раздел Изота.
— Ложись на полок, — приказал он работнику. — Антип, я сам управлюсь. Сходи в избу, принеси одёжу и там… в шкапчике, в углу, бутылка с водкой… Захвати, пусть выпьет после пару…
— Он же в рот не берёт, тять!
— Не твоё дело. Неси! Вишь, занемог человек. Не для пьянства несёшь, а для ради поправки здоровья. Не мешкай!
Маркел попарил Изота, влил ему в рот, хотя тот и противился, водки, переодел в чистую сухую одежду, завернул в тулуп и довёл до избы. Вдвоем с Антипом они посадили его на печь.
— К утру лихоманка пройдёт, — сказал Маркел. Вытащил зубами пробку из бутылки и отпил из горлышка.
— Ты-то зачем, отец? — спросила с укоризной Прасковья.
— За кумпанию. Чтоб спина не болела, — ответил мельник, опоражнивая бутылку. — Спину надорвал, таща его. Тяжёл Изот, под десять пудов, поди.
Пока отец с матерью хлопотали возле Изота, Антип развязал его мешок и вытащил оттуда потир, блеснувший золотыми
— Мамань, — сказал он тихо. — Смотри, что я у Изота нашёл? — Он показал потир.
Прасковья взглянула на золотую чашу.
— Откуда она у него?
— Не знаю.
Подошёл Маркел, услышавший разговор. Взял потир в руки, долго разглядывал его.
— Золотой, — пробормотал он. — Я такие чаши в церкви видел. Причащают из таких вроде бы…
— Возносятся святые дары, — проговорила Прасковья.
— В скит ли он ходил? — спросил Антип, усмехаясь. — Может, промышлял на большой дороге?..
Ни отец, ни мать ему не ответили. Прасковья спросила Маркела:
— Что ж теперь с ней делать?
— А ничего. Положь обратно в мешок. Завтра спросим, откудова у него такая вещь.
Утром Изот чувствовал себя хорошо. Он самостоятельно спустился с печи.
— Спасибо, хозяева, за заботу.
— Не за что, — ответила Прасковья. — Уж какой ты вчера-то был… Тебе дня два на улицу нечего выходить, надо выздоравливать. Лежи дома.
— А где мой мешок? — спросил Изот. — Не потерял ли я его?
— Здесь, здесь. Я его в твою каморку отнесла.
Изот вздохнул и больше не проронил ни слова.
Вечером, когда ужинали, Изот принёс мешок, достал из него потир и поставил на стол. Чаша заиграла золотыми боками.
— Вот, — сказал Изот. — Принёс из скита. Мне он ни к чему, отдаю вам за вашу заботу и ласку. — Он взглянул на Антипа. — Продадите, поправите дела в хозяйстве. Можешь мельницу выкупить, — повернулся он к мельнику.
— Больно дорог подарок, Изот, — сказал Маркел, вертя потир в руках. — Наша забота того не стоит. Не задаром, чай, хлеб ешь.
— Задаром, не задаром, а возьмите. От чистого сердца.
— За ним и ходил? — спросила Прасковья.
— И за ним тоже.
— А он золотой? — спросил Антип. Глаза у него блестели.
— Золотой, старинный. Когда пожар случился, женщины его из церквушки нашей вынесли, а сами сгорели. Я его при них тогда ещё нашёл…
— И всё это время берёг?
— Я его закопал в то лето, а теперь выкопал…
«Странный человек их работник, — думал Антип, лёжа на тёплых кирпичах печи и глядя в сумеречный потолок, освещённый отблесками света, падавшими от керосиновой лампы, висящей на кухне — Прасковья месила тесто в широкой деже, стоявшей на лавке. — Пришёл в лохмотьях, побирался христа ради, а потом взял да и принёс золотую чашу, а в ней, почитай, фунт весу. Наверное, у него в скиту не одна ещё такая припрятана. С таким богатством можно жить припеваючи, а он в работники к отцу пошёл. Чудной! Надо бы с ним сходить в скит, посмотреть, что он ещё там прячет».