Огненный завет (Братство пламени)

Моррелл Дэвид

— Тэсс, пожалуйста, я же просила обходиться без церемоний, — с укором проговорила хозяйка. — Меня зовут Присцилла, а это Ричард, мой муж. И не вздумайте обращаться к нам со словом «профессор».

— Я вижу, мы поладим, — рассмеялся Крейг, но тут же посерьезнев, сказал: — Однако, Присцилла, Ричард, нам надо обсудить кое-что важное. А поскольку время работает против нас, почему бы вам не ввести меня быстренько в курс дела? Что ты здесь делаешь, Тэсс, и что вообще происходит?

— Пройдемте в кабинет, — пригласила Присцилла, делая жест рукой.

— И, может быть, — вмешался профессор Хардинг, —

вы не откажетесь от чашечки чая.

— Ричард, прекрати. Бога ради, лейтенант приехал помочь Тэсс, а не гонять чаи.

— Вообще-то я бы выпил чашечку, — отозвался Крейг. — У меня во рту пересохло, пока я летел.

Они вошли в кабинет, и Крейг, из вежливости согласившийся на чашку чая, в течение пятнадцати минут отхлебывал его по глоточку, с нетерпением слушая сначала рассказ Тэсс, потом лекцию Присциллы и реплики профессора Хардинга, которые тот вставлял в речь обеих женщин.

Когда в кабинете воцарилось молчание, Крейг поставил чашку на стол и задумчиво проговорил:

— Если бы я доложил все это своему капитану, он счел бы, что у вас, мягко говоря, слишком богатое воображение. Но это неважно. Я верю услышанному, потому что видел барельеф, потому что Джозеф Мартин мертв и твоя мать, Тэсс, убита. — Он сочувственно покачал головой. — И Брайан Гамильтон тоже мертв, а ты в опасности, и все из-за того, что…

— …случилось семьсот лет назад, — добавила Присцилла.

— Вы все успели обсудить? — спросил Крейг.

— Нет, мы остановились на книгах в спальне Джозефа Мартина, — сказала Присцилла. — Перед тем, как вы позвонили в дверь, я собиралась объяснить, что «Утешение философией» — трактат о колесе фортуны, написанный в шестом веке заключенным в темницу римским патрицием.

Крейг молча поднял на Присциллу озадаченный взгляд. Та ответила на его безмолвный вопрос:

— Образ взлетов и падений, успехов и неудач. Книга осуждает такие ценности бренного мира, как богатство, власть и славу, которые становятся искушением для людей, жаждущих мирского успеха, но в конечном счете приносят лишь горькое разочарование. Потому что эти ценности преходящи и иллюзорны. Именно подобного типа книга отвечает вкусам того, кто, согласно митраизму, духовные ценности предпочитает материальным.

— Хорошо, — проговорил Крейг, — но почему у Джозефа Мартина на полке стояла Библия? Здесь что-то не сходится. Из ваших слов я понял, что митраисты не разделяют идей христианства.

— Да, это так, — согласилась Присцилла. — Их концепции отличаются, но у обеих религий похожие обряды, и обе отрицают мирские цели. Джозефа могла заинтересовать Библия, как, например, христианина — дзэн-буддизм. При всей несхожести основ из чуждой религии можно почерпнуть какие-то идеи, близкие по духу собственным верованиям.

— К тому же у Джозефа была не полная Библия, — вмешалась Тэсс. — Он вырвал большую часть страниц и оставил только введение издателя и все написанное Иоанном. Не понимаю, почему он предпочитал Иоанна?

— Да потому, — решительно ответила Присцилла, — что писания Иоанна наиболее близки учению митраизма. Вот. — Она поднесла увеличительное стекло к фотографии, на которой была снята страница одного из посланий Иоанна, и прочла подчеркнутые Джозефом строки: — «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир,

в том нет любви Отчей; Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от матери сего; И мир приходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек». [16] Звучит знакомо?

[16]1-е Послание Иоанна Богослова, гл. 2, 15 — 17.

Тэсс согласно кивнула.

— Да, если вместо слова «Отец» поставить «Митра», получится то самое, о чем вы говорили.

— Но здесь есть еще кое-что, чего я не понимаю, — сказал Крейг. — Почему именно издание Скофилда? Неужели это так важно?

— О, это очень важно, — воскликнула Присцилла. — Когда президентом был Рональд Рейган, американская внешняя политика строилась на скофилдовской интерпретации Библии. — Она внимательно изучила другую фотографию. — Вот подчеркнутая строка из введения Скофилда: «Библия поведает вам о начале человеческой истории и ее конце». — Присцилла взглянула на них. — Библия завершается Откровением Иоанна Богослова, в котором описывается конец света. Рональд Рейган считал, что близится Апокалипсис, что вот-вот грянет вселенская битва между добром и злом, между Богом и Сатаной. Помните всю эту шумиху по поводу того, что Советский Союз — «империя зла»? Рейган был убежден также, что во вселенской битве добро восторжествует. Подозреваю, что именно поэтому он поощрял конфронтацию с Советами — готовился к Армагеддону, в полной уверенности, что Соединенные Штаты, по его мнению представляющие только добро, непременно одержат победу.

— Бредовая идея, — неодобрительно заметил Крейг.

— Однако очень похожая на идею митраизма, если, конечно, считать Сатану злым богом, а не падшим ангелом, — возразила Присцилла. — Таким образом совсем не удивительно, что Джозеф Мартин держал подле своего ложа библейские, писания Иоанна.

— А что вы скажете, — спросил Крейг, — относительно других книг на полке у Джозефа Мартина — «Тысячелетие». «Последние дни планеты Земля»?

Присцилла положила увеличительное стекло на стол.

— Очевидно, Джозефа Мартина преследовала мысль о приближающемся двухтысячном годе. Начало каждого тысячелетия — это обычно время катаклизмов, сопряженное с опасением, что мир перестанет существовать.

— И на этот раз, глядя на мои лилии, которые гибнут от всякой отравы, боюсь, предсказания сбудутся. «Последние дни планеты Земля»? Слава Богу, я к этому времени умру.

— Ричард, я никогда тебе не прощу, если ты умрешь раньше меня.

Крейг, несмотря на всю серьезность обстановки, не смог сдержать улыбку.

— Жаль, что мой брак не был таким же счастливым, как ваш.

— Мы держимся, — сказала Присцилла.

— Да, — отозвался Крейг, — надо держаться. — И положил руку на плечо Тэсс. От его прикосновения по ее телу словно пробежал электрический заряд.

— Мне надо позвонить шефу полиции в Александрии, — сказал Крейг, вставая. — Мы с ним отвезем тебя, Тэсс, в надежное место, чтобы не подвергать опасности Ричарда и Присциллу.

— Я бы никогда себе этого не простила, — горячо проговорила Тэсс.