Огненный зверь (сборник)
Шрифт:
Конан повернулся в седле и посмотрел на своих людей. Семеро из них, за исключением Махаона и Наруса, пришли с ним из Немедии. Они шли за ним давно и верно.
Долго и сурово боролся он за то, чтобы сколотить свой отряд и сделать его тем, чем он стал теперь. Однако его честность вынудила сказать:
– Я не знаю, сколько противников ждет нас. Если кто-нибудь хочет вернуться, еще есть время.
– Не болтай глупостей, – проворчал Махаон. Таурианус открыл было рот, но тут же закрыл его, не проронив ни слова.
Конан кивнул.
– Четверо останутся с лошадьми! –
Решительным шагом поднялись они по мраморной лестнице и обнажили мечи. Конан вошел в раскрытую дверь, на широких бронзовых створках которой был выкован огромный герб Антимидеса. Он вошел в длинный зал с высоким сводом, из которого широкая алебастровая лестница вела наверх к балкону, опоясывающему зал кругом.
Из боковой двери поспешно вышла толстая служанка в простом зеленом платье, которое оставляло открытыми ее ноги почти до середины бедра. Она несла большой мешок. При виде вторгшихся во дворец вооруженных людей она испустила испуганный вопль. Уронив мешок, она бросилась с криком по той дороге, по которой пришла.
Конан задумчиво посмотрел на выпавшие из мешка золотые кубки и серебряные пластины.
– Как вы думаете, что здесь происходит?
– Антимидес бежит от нашего праведного гнева? – с надеждой предложил Махаон.
– Мы не можем допустить, чтобы он ушел от нас, – проворчал Конан. Он не мог себе представить, что граф действительно отказался от своего дворца. Что-то здесь в самом деле было не так.
– Разделитесь и найдите его! – приказал Конан.
Осторожно, держа мечи наготове, они принялись искать Антимидеса. Слишком во многих битвах они сражались, слишком часто их пытались заманить в ловушки, так что осторожность стала их второй натурой. Останется ли наемник жить – это часто зависело от того, готов ли он в каждое мгновение встретить бой.
Покои лорда обычно располагаются на втором этаже, подумал Конан. Он взбежал наверх по винтовой лестнице.
Комнату за комнатой осматривал он, не обнаруживая там никого – ни живых, ни мертвых. Однако повсюду он видел следы поспешного бегства и желания взять с собой все ценное. Нетрудно было догадаться, где до сих пор висели на стенах дорогие ковры и где они лежали на полу. Некоторые столы были опрокинуты, а то, что стояло на них, исчезло. Золотые лампы, которые не так-то легко поддавались, были наполовину вырваны из креплений. Удивительным было также и то, что все зеркала покрылись сетью трещин.
Мечом Конан ткнул следующую дверь и заглянул в покой, который явно оставался нетронутым. Мебель стояла на месте. Золотые чаши и серебряные вазы аккуратно занимали свои места, ковры с вытканными сценами героического прошлого Офира висели на стенах. Но зеркало здесь тоже лопнуло. Перед ним стояло кресло, украшенное искусной резьбой, высокая спинка его была обращена к двери, и просторные расшитые золотом рукава зеленого одеяния свисали с его подлокотников.
Гибким шагом дикой кошки киммериец пересек покой и приставил острие меча к горлу человека, сидевшего в кресле.
– Ну, Антимидес...
Голос Конана замер, и волосы встали у него дыбом. Глаза графа вылезали из орбит на почти синем
– Кром! – вырвалось у Конана.
Совершенно ясно, не страх мести заставил Антимидеса сесть перед зеркалом и смотреть, как он душит сам себя. Слишком часто сталкивался киммериец с волшебством, чтобы не узнать его теперь.
– Конан, где ты?
– Здесь! – рявкнул он в ответ на зов из коридора.
Махаон и Нарус вошли вместе с полностью разбитым стройным юношей в грязных лохмотьях, которые были когда-то роскошным атласным одеянием. На его запястьях остались кровавые следы от кандалов, а бледность его кожи и ввалившиеся щеки свидетельствовали о лишениях и голоде.
– Смотри, кто был прикован в подвале, – сказал ветеран.
Бросив на него второй взгляд, Конан увидел, что определение «юноша» не очень подходит к этому человеку, хотя припухшие губы и упрямое выражение глаз говорили о его юношеской незрелости.
– Ну? – спросил Конан. – И кто это? Ты так держишься, точно я должен его знать.
Юноша задрал подбородок. Его высокомерие было похоже на женское.
– Я Валентиус, – сказал он высоким голосом, которому пытался придать твердость. – Сейчас граф, но скоро – король. Я благодарю вас за мое освобождение. – Его взгляд нерешительно блуждал от Наруса к Махаону. – Если это действительно освобождение.
Нарус пожал плечами.
– Мы сказали ему, зачем мы здесь, – сказал он Конану, – но он нам не верит. Или, по крайней мере, верит не до конца.
– Внизу два стражника с перерезанными глотками, – сказал Махаон, – но нигде нет ни одного живого существа. Тут что-то неладно, киммериец. А что, Антимидес действительно удрал?
Вместо ответа Конан кивком головы указал на кресло с высокой спинкой. Все трое помедлили, затем подошли поближе.
Они испугались, когда Валентиус засмеялся.
– Как вам удалось заставить его сделать это? А, неважно! Он заслужил этого своим предательством. – Тонкое лицо Валентиуса омрачилось. – Я пришел к нему просить помощи и убежища. Он высмеял меня. Меня! Потом он велел заковать меня в цепи и бросить в подвал, где я должен был гнить заживо и отбивать у крыс мою ежедневную миску отбросов. Он держался со мной так спокойно, так ласково! Он не собирался пачкать своих рук моей кровью, сказал он и рассмеялся. Он предоставил это крысам!
– Я видел разную смерть на поле битвы, Конан, – проворчал Махаон, – но это слишком жестокий способ убивать человека, даже если он и заслужил смерти.
Его пальцы на рукояти меча побелели, пока он смотрел на труп. Нарус нарисовал в воздухе охранительный знак, спасаясь от зла.
– Я не убивал его, – заверил их Конан. – Посмотрите, он держится руками за цепь. Антимидес сам себя убил.
Валентиус пронзительно засмеялся.
– Это правда! – Его настроение мгновенно изменилось, лицо передернуло от ярости, и он плюнул трупу в посиневшее лицо. – Как мне жаль, что я не был свидетелем этому!