Огни Азерота
Шрифт:
— Что ты знаешь? Что ты знаешь о Вратах? Сообщила ли она тебе достаточно сведений, чтобы ты был опасен?
Он попытался вдуматься, грозит ли ему что-нибудь со стороны Роха. Но голова его совершенно не соображала.
— Есть у тебя такие знания? — спросил Рох.
— Да.
— И что ты им сказал?
— Ничего. Я ничего не сказал им.
— Я слышал, как тебя вели к ним. Я предполагал как раз то, что ты мне сказал.
— Они при первой же возможности перережут тебе горло.
Рох засмеялся.
— Да, это верно. Но твое — еще раньше, если я не буду тебя защищать. Что ты
Его захлестнул страх, так, что не помогло даже действие акила. Он отчаянно закрутил головой, не решаясь заговорить.
— Я скажу тебе, что я подозреваю, — сказал Рох. — Моргейн получила помощь, о которой никто здесь не догадывается. Она побывала в одной деревне, я знаю это доподлинно. Хитару тоже это знает. Там живут люди, очень скрытные, и там живет еще кто-то. Не так ли?
Вейни ничего не сказал.
— Да, там есть кто-то еще. Я это знаю и думаю, что там кел. Не правда ли, кузен? И у тебя есть друзья. Возможно, это те, кто уехал вместе с ней, когда она бежала. Союзники. Союзники-туземцы. И она замышляет захватить контроль над Вратами и уничтожить меня. Разве не в этом ее цель? Это единственный разумный путь для нее. Но меня не очень волнует то, что может и чего не может Моргейн в том состоянии, в каком она находится сейчас; гораздо больше меня беспокоит — кому достанется ее оружие. С ней есть человек и кел. Так сообщил Фвар. Кто они и что они могут сделать, если к ним в руки попадет этот меч?
В голове его хаотически замелькали мысли: Мерир, подумал он. Мерир способен правильно им воспользоваться. Но затем он усомнился, вспомнив, что Моргейн заметила в мирриндянах много странного.
— Фвар кое-что принес мне, — сказал Рох. — Он не хотел отдавать, но Фвар весьма боится моего гнева и с готовностью отдал, чтобы не иметь неприятностей. — Он вытащил из пояса серебряный кружок на цепочке — подарок Мерира. — Это было на тебе. Я вижу, что эта штучка очень незнакомой работы, ничего похожего на работу наших родных мастеров или шиюнских. Видишь, на нем руны кел. Они означают «дружба». Кто твои друзья, нхи Вейни?
Он покачал головой, глаза его затуманились. Вновь им начал овладевать страх.
— Не совсем честно давить на тебя, когда ты напичкан этой дрянью, не так ли? Ты открыт, как чистая страница. Что ж, больше не буду. Но мы еще поговорим, когда ты придешь в себя. То, о чем я тебя спрашивал, я спрашивал не для того, чтобы причинить тебе вред. И ты не должен спать, Вейни. Не закрывай глаза. Смотри на меня осмысленно.
Ему это не удавалось, и Рох ударил его, чтобы привести в чувство.
— Не спи. Можешь злиться на меня, если это поможет. У тебя в глазах все еще туман от того наркотика, и пока это не пройдет, ты не должен засыпать. Я видел, как в стане люди от него умирали. Они умирали во сне. А ты мне нужен живым.
— Зачем?
— Что ж, по-твоему, даром я сегодня подставлял свою шею? Мне нужна за это хоть какая-то награда.
— Чего ты хочешь?
Рох засмеялся.
— Я хочу твоего общества.
— Я предупреждал… Я предупреждал, что ты не можешь ожидать от своих друзей доброго отношения. Ты — человек, а они ненавидят таких, как ты.
— Правда? — Рох засмеялся. — Так значит, ты
«Кел сказал мне, — чуть было не проговорился он, — что ты — почти он». Но он был не настолько безволен, чтобы сказать это, и вовремя остановился. Рох обратил на него странный взгляд, затем пожал плечами и снова стал протирать его раны. Прикосновения причиняли боль, и Вейни морщился. Рох тихо выругался.
— Ничего не могу с этим поделать, — сказал он. — Благодари за это Фвара. Я стараюсь, но ничего не получается. Радуйся, что акил пока действует.
Рох действительно был осторожен и искусен. Он очистил раны, смазал их теплым маслом и перевязал самые кровоточащие из них. Он положил горячий компресс Вейни на колено, затем сменил его. Временами голова Вейни опускалась, и Рох приводил его в чувство и, наконец, позволил ему заснуть, тревожа только тогда, когда менял компрессы. Проснувшись ненадолго, Вейни увидел, что стоит глубокая ночь, и снова заснул, но Рох вскоре снова разбудил его, в очередной раз меняя компресс.
— Рох? — удивленно спросил он.
— Я не причиню тебе боли.
— Кто-нибудь может подсмотреть.
— Кто? Фвар? В моем шатре мало слуг. Спи, кузен.
Он заснул. Это сон был спокойным, в первый раз с тех пор, как он покинул Кархенд. Это был последний и самый приятный эффект слабеющего действия акила. Измученный, теперь он мог отдохнуть.
9
Когда Рох разбудил его вновь, в щели полога просачивался дневной свет, а сквозь дымовое отверстие над головой — туман. Перед ним стояла пища. Вейни уселся и стал поедать завтрак — хлеб и соленую рыбу, запивая кисловатым шиюнским напитком. Впервые за несколько дней он мог наесться вдоволь, как бы ни была проста эта пища и какие бы воспоминания она ни вызывала о Шиюне.
Пережевывание пищи вызывало боль, а на теле не было места, которое бы не саднило. Но колено в то утро уже могло сгибаться спокойно, и боль в нем, которая все эти дни была такой постоянной, что Вейни почти привык к ней, начала утихать. Он не стал одеваться, а просто закутался в отрез ткани, и Рох сказал, что горячий компресс должен оставаться на колене до обеда.
— Спасибо, — сказал Вейни.
— Что, искренняя благодарность? Это больше, чем я получил во время последней встречи. И думаю, что ты по-прежнему хочешь перерезать мне горло, кузен.
— Я в здравом рассудке и понимаю, что обязан тебе.
Рох криво усмехнулся и подлил воды в горшок, стоявший на огне, затем уселся и налил себе кружку шиюнского напитка, а выпив, скорчил гримасу. — Потому, что я не поступил с тобой так, как должен? Они накачали тебя этим наркотиком так, что ты перестал что-либо соображать, и если бы это продлилось достаточно долго, пожалуй, ты бы выдал им все, что знал, и этого было бы достаточно, чтобы они тебя пощадили… а может быть, и нет. Ты бы прожил столько времени, сколько им хватило бы, чтобы насытиться твоими мучениями. Ты должен быть мне благодарен. Но, конечно же, мне все равно пришлось бы выручать тебя — это было необходимо для меня самого. Ты мог меня погубить. А что касается всего остального, то тут ты прав — за тобой должок.