Шрифт:
Небо февральской ночи с огромными звездами, щедро рассыпанными Кем-то, с белым-белым, действительно Млечным путем, затмевалось ослепительно сверкающим снегом на кронах деревьев или лапах высоких елей. Черный невидимый Хищник скользил по горной долине, по мановению чутких высотомеров, подскакивающий на холмах. Для пилота ночь была сине-белой. Окруженный с трех сторон цветными экранами он видел мир чужими мертвыми глазами камер своей машины. И только закругленный купол кабины пропускал звездный свет. Над ним был занесен ковш Большой Медведицы, и на этот раз, он казался каким-то жадным, слишком открытым, готовым зачерпнуть крови… Без десяти пять. Где-то, между холодных звезд ковша должен был именно сейчас пролетать в зените спутник визуальной разведки, и пилот отчаянно искал скользящую точку между огромных мигающих звезд. Тщетно. Прочертил огромный оранжевый метеор, но желание так и осталось не загаданным. Экраны и приборы засвечивали фонарь, летчик снова стал смотреть на мир
На душе у Командира было неспокойно. Почему-то он решил выйти из блиндажа. Прошагал метров пятнадцать в гору по свежему снегу. Бородатые автоматчики на посту отдавали ему честь, точнее, прикладывая к голове два пальца, говорили: «Алла акбар!» Он достал из кармана сигары. Мусульманам разрешено курить. Борода грела лицо от русского февральского мороза. В далекой родной Аравии снега не бывает. Звезды предвещали недоброе. Он посмотрел в небо. Знака от Бога не было. Должно быть, Аллах не должен давать смертным знать об их судьбе. Высоко над ним сверкала виселица. Не к добру. Еще больше часа было до утреннего намаза, но он шептал — истово молился. Некстати вспомнились два пленных русских. Он услышал, однажды, как они молятся. Незнакомые слова, хотя по-русски он с акцентом говорил. «Оченащ ижеси ненебеси…» Он спросил, как это переводится. Ответил третий пленный — башкир, мусульманин: «Отец наш, который на небе…» Командиру пришли в голову слова исламской молитвы, точь-в-точь повторяющие православную. Он сказал об этом, предложив принять ислам. И то ли их поддел Шайтан, то ли судьба им была умереть… Старший контрактник сказал: «Ваш Магомет содрал христианскую молитву». Такого оскорбления Пророка Командир не мог выдержать. И дважды выстрелил из «беретты». В голову. Башкир прыгнул на него как кошка с криком: «Будь ты проклят, шайтанов выблевыш!» — и получил пулю в грудь. Упав на земляной пол, он прохрипел: «Гореть тебе в аду» — и испустил дух, так и не закрыв глаза. Значит, судьба им была умереть. Третий был его братом по вере. Махаммад говорил, что это великий грех. Он верил в Ад. Ему казалось, что Ад сам приближается к нему…
«Командир прошел, бригадир!» «Молчи, держи русский «стингер», сегодня слишком чистое небо». Бригадир Абдалла был из Сирии, из семьи миллионера. Отец не благословил его, когда тот, сняв восьмидесятитысячный счет в банке, отправился на Джихад. «За русских мы должны молиться всевышнему, столько, сколько будет стоять над нами это небо! Это небо было бы черным, если бы не они! Помни долину Бекаа!» — слова отца звучали эхом, переходящим в ритмичный и тихий свист…
«Кровавая мразь!» Пилот вспомнил, как вздрогнула под ним земля, заставила обернуться и увидеть, как на месте казармы ОМОНа вырастает бесформенный огненный шар. Еще он видел мать двадцатилетнего пацана, которая никак не могла ни закричать, ни заплакать над гробом… Тогда ему казалось, что она живой мертвец… но эта ночь — его. Сегодня он — Властелин Огня. Сегодня вечером воронье будет клевать их паленое мясо. И никто не будет их оплакивать.
Черная точка приближалась, зеленый кружок крепко держал свою жертву. Пилот включил турбинку — она нагнетала в выхлоп февральский морозный воздух. Щелкнул архаичным на фоне современной аппаратуры
Храп семнадцати человек в блиндаже начисто заглушал треск печи. Керосинки освещали подробную карту, хорошо отбитую на принтере одной из местных контор чеченской милиции. Там было много друзей. Трое не спали и вставляли в карту цветные булавки.
Смерть не любит звука. Особенно, если она в двое быстрее звука. Противобункерная ракета уткнулась и заглубилась в землю, пройдя бревенчатый блиндаж, как лист бумаги… В какие-то микросекунды взрыв разрушил бронированную капсулу, испарил и распылил компоненты. Молодой негр успел заметить золотое в лучах керосинки облако, но до его ноздрей не успел дойти характерный аптечный запах… Но не это было ядом неслышимой змеи. Смесь взорвалась, распространяя быструю и горячую волну. Снаружи услышали только хлопок. А внутри была Пустота. Живое мгновенно превратилось в мертвое.
На прицельном экране с сильным увеличением было видно, как подскочили бревна, пропуская оранжевых змей. На самом деле, они были белые — всего лишь туман, но тепло окрашивало их на экранах, мгновенно тающий снег давал белую засветку на синем фоне. Летчик довернул машину на второй блиндаж. Пошла, милая. Его душу холодил вид оранжевых змей, струящихся из пробоин и окон бывшего бункера, даже не змей, контур ударной волны вызывал теплый — белый в глазах машины круг, горячие струи из землянки были красными. На земле вверх ногами лежала медуза Смерти с белым куполом и оранжевыми щупальцами, они извивались и вытягивались вверх. «Должно быть, так отлетают души», — подумал летчик.
Это был не артобстрел. Неопытные, по мнению бригадира, моджахеды падали в снег, опасаясь осколков. Ритмичный свист, в котором звучали слова его отца, принадлежал «Азазилу» — так на ближнем востоке называли «двадцатьчетверку». Она была одним из героев Бекаа, вместе с Т-72. В Сирии она несла им добро, на которое он ответил неблагодарностью. Теперь она несла смерть, возмездие. «Встать, встать, «стрела», гранатометы!» Голос звучал в пустоту, тишину, зависшую на мгновение над лагерем. И только отчаянное «хеликоптер» заставило подняться и изменить тактику. Второй хлопок возвестил о том, что еще двадцать пять их товарищей погибли во сне. Плохая смерть для мусульманина.
Пора было менять тип ракет. Землянок больше не было. Подойдет чистая вакуумная. Черно-желтые точки в пролеске заметались, с их рук стали исходить красные языки с желтым вихрем. Пошла!
Командир не был трусом, но бессмысленную смерть не считал достойной. Он не стал стыдить или угрожать — пусть бегут те, кто хотят, они вернутся и отомстят за павших. А зенитчики и гранатометчики их прикроют, и если умрут — то как мученики за веру. От дерева к дереву — он прятался за стволом от осколков, но их не было. Боеголовка-капсула распылила яд на поляне, через мгновение, воспламенив. Горячая волна проходила через людей, как призрак, но не она несла гибель, а то, что было внутри нее. Пустота разрывала грудь и горло, ее густые щупальца на окраине зоны поражения обвили дерево, за которым укрылся Командир, изминая его сильное, но бренное тело, как бы высасывая душу. Ее силы иссякли, их было недостаточно, чтобы разорвать плоть, но достаточно, чтобы отнять жизнь. Не выдержали сосуды мозга и сердца. Из глаз и рта потекла кровь. Для Командира, как звали его свои, и «кровавого араба», как звали русские, исчезло все, кроме бессмертной черноты февральской ночи.
Еще! Разбегаются. Если их не достала термобарическая, достанет объемно-фугасная.
Гранатометчик смотрел в прибор ночного видения, но Хищник охладил себя и только пламя, пробивающееся из блиндажа, давало засветку. «Стрела» товарища так и не пошла, детонировав в контейнере от термобарического взрыва. Но зенитчик был уже мертв, и ракета, взорвавшись, никого не убила.
Затем возникла голубая стена. Она была тверже земли и сметала все, люди, как бы падая с небоскреба, погибали мгновенно. Фугасная волна подкидывала их тела, как пустые мешки — в людях не оставалось ни одной целой кости.
Путь отступления был только один — в гору. Бригадир знал это отлично — он сам закладывал минное поле снизу, сам учил бойцов преодолевать учебную полосу из колючей проволоки — туда пути не было.
Оператор неожиданно сказал: «Хватит ракет. Теперь сам буду чесать». Двуствольная пушка заурчала электромотором, следуя прицелу, почти прямо целившемуся в противника. Раздался треск, огненные струйки потекли, сливаясь. Там где были желтые метки, появились и исчезли красные змейки взрывов. Желтые точки замерли и стали красными. По удалявшейся группе дала еще одна очередь. Оператор выключил гироскоп, и трехтонная отдача пушки обеспечила нужный разброс. Пушка замолчала, хлопки взрывов донеслись до экипажа.