Огни святого Эльма
Шрифт:
Бригадир широко открыл рот, чтобы не оглохнуть от взрывов. Смерть как будто стучала пальцами по снегу, разбрасывая острые осколки. Тяжелые стрелы обожгли живот и ноги бригадира, жестко бросив его на землю. Что-то теплое потекло по телу.
Оператор почувствовал себя стрелком космического крейсера, из круглой стеклянной кабины мечущим
Бригадир увидел источник огненных струй в прибор ночного видения. Он лежал на земле, а «Азазил» висел в полутора километрах, извергая золотые вспышки на темно-зеленом небе. Каждое движение, даже дыхание давалось ему с трудом, но он поднял автомат и стал стрелять по вертолету очередь за очередью.
Когда в тебя стреляют с очевидным недолетом, кажется, что с вражеского ствола стекают огненные капли, — пилот отключил передний инфравизор, на фоне уже желтых пятен мертвых, пули, как кровь стекали из одной точки. Только зеленые авиагоризонт, индикаторы высоты и скорости перечеркивали тьму, медленно загорающуюся пламенем рассвета. «Активности нет, один козел стреляет, но он неподвижен», — оператор снова стал наводить пушку, но пилот дал резкий разворот на обратный курс.
Автомат щелкнул и замолчал. Вертолет стал отворачивать. Бригадир упал на землю, бросив оружие. Есть ли живые? В зеленом цвете прицела вились золотые языки смерти в эпицентрах вакуумных разрывов. Над телами погибших восходил золотой дымок. «Души праведных», — подумал бригадир.
По черному, от сбитого с деревьев снега пути, вертолет шел на базу. Обогреватель не давал фонарю запотеть, и в небе появлялись первые рассветные лучи. Ковш Медведицы был бледен, он сильно повернулся вверх, как бы вычерпывая кровь с грешной земли.
Бригадир усилием воли удерживал себя в сознании. Он сбросил очки с лица и увидел, как ночь уступала место свету. Он протяжно закричал: «Алл-а». Ответа не было. «Алла-а-а» — пропел он снова. Вдали послышалось сдавленное «Алла-а». Несколько моджахедов отвечали — они были оглушены и ослеплены, или смертельно ранены, но они верили. Вдруг бригадир увидел голубые
Патрульный, которому повезло оказаться вдали от лагеря, отчаянно кричал в микрофон радиостанции, и его горячие слова застывали на морозе арабской вязью. Десять минут он не слышал ни слова в ответ. И вот появилось это печально-протяжное «Алла», оно неслось и неслось из динамика, каким-то невообразимым способом рация связывала его с миром мертвых…
Вдали показался синий огонь. Пилот на всякий случай даже активировал «воздух», ни к селу, ни к городу в Чечне висящий на пилоне. Это был свой «семнадцатый», несущий десантников к месту бойни. Наэлектризованный в морозном воздухе, он светился синим огнем, дьявольски плясавшим на концах лопастей. Пилот не подозревал, что его машина светится так же, как и «летучий Ми-8», как он неуклюже обозвал десантный вертолет.
Два призрака разошлись в утреннем небе. Десантник выглянул в иллюминатор и увидел огненного дракона. У него сосало под ложечкой — и зачем у них отняли курево и не дали пожрать — ведь нет никакого риска — они летят считать трупы?
Огни на елях в глазах бригадира слились в один призрачный свет. Он летел по черному коридору навстречу свету, когда его тело обмякло и повалилось на снег. Пролесок затих. Восемьдесят недвижных тел лежало на растопленном снегу.
Трое арабов, в числе которых был патрульный, шли по полю смерти. Один из них поскользнулся — кровь и вода образовали громадные ледяные круги, и уткнулся лицом в окровавленный череп товарища. Они искали Командира. Его тело было распростерто возле дерева, глаза были затянуты кровавой пеленой, а рот искривлен. Они подняли на плечи его застывшее тело и понесли, понесли легенду о том, что неуловимый командир жив и продолжает держать в страхе транспортные колонны.
Пилот почувствовал в животе холод — страх впитал в себя февральский воздух и мертвенно холодил. Не к добру этот призрак, не к добру. А рассвет уже полыхал красным пламенем на редких облаках.