Огни в бухте (Дилогия о С М Кирове - 2)
Шрифт:
Так как Богомолов никакого отношения ни к разрушению оборудования на промыслах, ни к обводнению нефтеносных пластов не имел, то на предварительном же следствии дело о нем было прекращено и он был освобожден из-под ареста.
Но враги его все же своего достигли, если не прямым, то косвенным путем...
На Богомолова так удручающе подействовали арест и две недели, проведенные среди врагов и злобствующих специалистов, что, вернувшись домой, он слег в постель. У него началось воспаление нервной ткани глаз. Болезнь быстро прогрессировала, и к августу он ослеп на левый глаз,
Близились октябрьские торжества. Из Баку в подарок московским рабочим готовили эшелон рыбы и фруктов, и Богомолов, устроившись через начальника станции комендантом поезда, поехал в Москву.
После двухмесячного лечения (навсегда ему запомнилось это утро 5 января) он встал и... не увидел света.
В Баку Богомолов возвратился с поводырем. В городе о нем стали говорить как о мученике, его жалели, к нему приходили с соболезнованиями старухи, попы, торговцы, гимназисты - и тогда он переехал в Крепость, закрыл двери своей новой квартиры для друзей и недругов. И вскоре о нем забыли: другие события становились злобой дня.
2
Ночью из Астрахани прибыли еще три парохода с беженцами. Киров вместе с Серебровским встречал этих людей, гонимых голодом с Поволжья.
Пламя факелов трепетало на ветру. Из мрачных трюмов выходили тысячи людей, измученных долгой дорогой, качкой, бессонными ночами, и пристань гудела от разноплеменного говора, от плача детей, от грохота вагонеток.
Сергей Миронович переходил с парохода на пароход. Его окружали тесным кольцом босые, в лаптях, в одних портянках, в пропотелых полушубках, шинелях и армяках казанские татары, чуваши, мордвины, казачья беднота. Слушали Кирова внимательно, многие его знали по Астрахани. Потом взбирались на ящики и корзины, на паровой кран, на капитанский мостик и, перебивая друг друга, забрасывали вопросами о работе, питании, жилище, и сквозь гул голосов Киров отвечал беженцам, успокаивал их, говорил, что бакинский пролетариат сделает все возможное для помощи.
Среди приезжих попадались бойцы героической 11-й армии. К ним Киров был особенно внимателен.
На пристани стояли походные кухни с горячей пшенной кашей. Члены бакинского Совета распределяли среди беженцев ордера на квартиры. Серебровский со своими помощниками тут же вербовал на бухту и на "Солдатский базар" желающих работать. Было много больных. Санитары на фаэтонах и машинах развозили их по больницам.
В четвертом часу утра пристань угомонилась, и Киров поехал домой.
Машина плавно шла по берегу, мимо пустынных пристаней и улиц, и потревоженные голуби, хлопая крыльями, поднимались на крыши и карнизы окон.
Горизонт на востоке полыхал заревом. Было уже светло, и дворники тушили фонари.
У самого берега со стоном кружились чайки, ныряя в волны. Где-то шел караван верблюдов, и далекий колокольный перезвон звал в степь и пустыню.
Приоткрыв глаза и оглядевшись, Сергей Миронович нетерпеливо расстегнул ворот рубахи, вздохнул:
– В такую рань хорошо бы по лесу побродить. Где-нибудь у реки или озера... Травинка не шелохнется...
– Надо бы пострелять, Сергей
– Вот выберем свободный денек, поедем за утками.
– Все обещаете! Дни приходят и уходят, так и ружья заржавеют.
– Поедем бродить... Мы уж побродим...
Сон опять одолел Кирова, и он замолк. Тигран искоса посмотрел на Сергея Мироновича и понял, что он очень и очень устал, - с ним никогда ничего подобного не бывало. И он укоризненно сказал:
– Люди по ночам спят, а вы все ездите и ездите...
Киров сквозь дремоту ответил:
– Беженцев видел?.. Тысячи их... без крова... голодные... Нет, спать в такое время никак нельзя...
Перед глазами, занесенная снегом и в сугробах, вставала Астрахань совсем недавних дней. Мелькали предместья с низенькими бревенчатыми домами, рыбачьи поселки, мерцающие огоньки на пригорках. Тянулись волжские берега и осевшая на них отступающая армия и беженцы с Кавказа. Слышался грохот пушек, двуколок, походных кухонь, тревожные сирены на кораблях флотилии, церковный перезвон, храп коней, топот отрядов, идущих то на отдых, то - в бой; брань и стоны тифозных и раненых, приглушенное рыдание матерей и крики детей: "Хлеба!.." Виделись, словно наяву, озаренные пламенем лица бойцов, склонившихся над кострами; дроги с мертвецами; братские могилы... Вспомнились заговоры, белогвардейские мятежи, расстрелы, митинги на фабриках, в судоремонтных мастерских, в армии, в ревкоме; вспоминались друзья и враги...
Машина прошла мимо утопающих в цветах могил двадцати шести бакинских комиссаров и остановилась у углового дома.
Киров позвонил.
Парадную дверь открыла Мария Львовна.
– Наконец-то приехали, полуночники, - сказала она, кутаясь в шаль.
Киров взял жену под руку, и они стали подниматься по лестнице.
Шофер остался внизу, принявшись за осмотр мотора.
Из окна вскоре раздалось:
– Тигран, чай пить!
– Я поеду в гараж, Сергей Мироныч. Спасибо!
– Есть виноград и пироги. Давай, давай!
Возражать было бесполезно. Тигран поднялся наверх. Умылся. Зашел в столовую...
В какой бы час ночи Киров ни приезжал домой, его всегда ждала горячая пища. Сегодня было жаркое. Стол был уже накрыт. Сели ужинать. Компанию составила и Мария Львовна.
Сергей Миронович ел без аппетита. Сказывалась утомленность. Но только ли утомленность?
– Нет, не буду есть... не могу...
– сказал он, отодвигая от себя тарелку.
– Может, мясо жирное?
– спросила Мария Львовна, вставая.
– Я переменю.
– Нет, Мария, не надо.
– Киров усадил жену на место.
– Если бы ты была на пристани... видела бы голодающих с Поволжья...
Тигран смутился, положил вилку на тарелку.
– А ты ешь, - сказал Киров.
– Тебе надо есть... Сегодня нам предстоит большая поездка...
Тигран взял вилку, сказал нерешительно:
– А вам бы хорошо, Сергей Мироныч, винца выпить. Так, чуточку рюмочку, для аппетита...
В это время зазвонил телефон.
Киров вошел в кабинет. Прикрыл дверь. Взял трубку.