Огонь блаженной Серафимы
Шрифт:
— Иван?
Чародей обернулся на голос, но глаза его не зажглись узнаванием, он меня не увидел.
— Ванечка? Ты где? Что с тобою?
Он водил головой из стороны в сторону, наконец наши глаза встретились.
— Ты умер? — прошептала я с ужасом.
Кивок вместо ответа, заставил меня заорать. Мир взорвался. Я вскочила с постели. За окном взлетали фейерверки, свистели шутихи, народ поздравлял друг друга с наступившим новым годом. В комнате почему-то был Мамаев, а я отчего-то оказалась в одной сорочке,
Ни на день оставить без присмотра нельзя, только отвернулась, он помирать вздумал. Эльдар горячими руками держал меня за плечи, что-то говорил успокаивающе.
Я? Звала? Проведя рукою по груди, я убедилась, что подвески-оберега на ней нет.
Нет, Ваня погибнуть не мог. Я бы почувствовала. Но боль паучьим жалом уже пронзила сердце, и я внутри застыла как отравленная ядом муха.
Кажется, я кричала Мамаеву бежать, кажется, удивилась появлению в своей спальне князя. Странная штука, но все произошедшее потом видела я отстраненно, будто сидела в полутемном зале фильмотеатра, а на белой простыне передо мной двигались две мужские фигуры.
Охолонь, Серафима, не время истерить. Если твой Иван-дурак действительно сей мир покинул, за ним отправишься, как это у вас, баб берендийских положено, и всенепременно любимого отыщешь. Семь пар сапог железных истопчешь, семь хлебов железных изглодаешь. Бывали же случаи, народ врать не будет. Семь на семь — тридцать семь? Вот ты, Серафима, неуч! Ответ неправильный. Если шесть на шесть — тридцать шесть, то семью семь… Сорок девять!
Я вздохнула, но уже не скорбно, а деловито:
— Позволь поинтересоваться, Эльдар Давидович, что тебе в моем гардеробе понадобилось?
Он улыбнулся через плечо:
— Слава богу, в себя пришла. Советуй, барышня Абызова, во что тебя переодевать будем.
Подбородком я указала на серое скромное платье:
— И башмачки к нему легкие, не для улицы.
— Отчего же легкие?
— Ну нас же не пешком конвоировать будут, а там, куда нас отвезут, мне бесшумность шага всенепременно пригодится.
— Все же ты — удивительная женщина. — Чародей выхватил из строя обуви нужную пару. — А платье именно это, потому что застежка у него спереди и тебе не придется моих прикосновений терпеть?
— Ты мне не горничная, — ответила я, смутившись. — Отворачивайся давай!
— Эльдар, — сказала я ему в спину, — зачем ты со мной остался? Ты же понимаешь, что тебя вовсе не для уговоров строптивой сновидицы пленили?
— Понимаю, букашечка, но оставить тебя наедине с этим монстром не мог.
— А бежать мог?
Эльдар пожал плечами:
— Не пытался даже. Тем более его сиятельство так своей победой гордился, рука не поднялась такого милого господина расстраивать.
Я как раз просовывала голову в ворот платья, поэтому хихикнула сдавленно.
— Опять покойников
— В количестве большем, чем обычно.
— И Зорина?
— Во-первых, — проговорила я строго, — прекрати со мной как с яйцом носиться. Я — барышня крепкая, как телом, так и духом. Во-вторых, за припадок истеричный прошу прощения, впредь попытаюсь тебя от них избавить, в-третьих… Зачем Зорин с вашим начальником на Руян отправились?
— Во-первых, — дразнясь начал Мамаев, но махнул рукой. — Ты уверена, что это призрак Ивана был?
— Уверена, что Ивана, но теперь сомневаюсь, что повстречала именно привидение. — Повернувшись к зеркалу, я обернула косу вокруг головы и наскоро заколола ее шпильками. — Тонкие материи так устроены, что их складки изгибаются весьма причудливо. Сонные пределы запросто перетекают в пределы мертвых и граничат с чародейскими путями. Ну то есть нет там границ.
— Любопытно. — Эльдар отобрал у меня шпильки и закрепил их на затылке. — И как он выглядел?
— Путь?
— Иван.
— В мантии такой, — я показала руками струящуюся хламиду, — с капюшоном.
— Меч в руках был?
— Нет, посох он держал, с огоньком и колокольчиками.
— Ну так выдыхай, Серафима, — сказал Мамаев радостно, — Зорин — воин, и на тот свет с оружием в руках отправился бы, так что не придется тебе железный хлеб глодать. Не красней, букашечка, ты вслух размышляла.
Мы присели к столу. Захотелось чаю с ватрушкой.
— Забавно, — улыбнулась я. — У Болвана Ивановича во сне глаза разноцветные, левый — серый, а правый — ярко-синий, как морской камень аквамарин.
— Две стихии нашего Ванечку ведут, вода и ветер, оттого и двойственность облика.
— А у тебя какие глаза? Красные как огонь или чернее угольков?
— Вот придешь ко мне во сне, сама посмотришь.
— А у меня любыми быть могут, — сообщила я хвастливо, — хоть всех цветов радуги, хоть сто штук по всему телу. Эх, будь я сейчас свободна, я бы тебе показала!
— Покажешь, — скривился Мамаев. — Эти нелюди с тебя не слезут, пока сновидческие силы не раскроют. Ты для них сейчас что-то вроде ценного артефакта.
— Ага, они, навы, без артефактов и не могут ничего, для каждого колдовства отдельная цацка требуется. — Я щелкнула пальцем по камее. — Оттого их, видимо, к людским чародеям так тянет.
Эльдар хмыкнул, но, кажется, своим потаенным мыслям.
— Однако, букашечка, ситуация у нас с тобою незавидная. Оба скованы и лишены сил, а те, кто помочь нам могли бы, не в столице нынче. Потянем время, пока…
— Не будем мы ничего тянуть! То есть не сможем. Моя подменная нянька дразнилась, что до Рождества они со мною канителиться не собираются. Положим… Эльдар, я никак в толк не возьму, зачем ты князю понадобился.