Огонь блаженной Серафимы
Шрифт:
— Экие у вас увеселения любопытные. — Радостный голос Евангелины Романовны заставил мою руку дрогнуть. — В фанты играете или…
Девушка была румяной с мороза, на шапочке и плечах шубы блестели капельки таящих снежинок. Она не договорила, развела руки в стороны, будто обнимая открывшееся ей зрелище.
— Добрый вечерочек, — улыбнулась я. — Обожди минуту, мне убедиться надобно, что Наталья Наумовна к сонму здешних призраков не присоединилась.
Прикованная навья выкрикивала просьбы и угрозы, но ее никто не
— Давай, Гелюшка, кухню посетим, у меня аппетит разыгрался нешуточный.
— Серафима!
Требовательно сжалась бархотка, на пороге я споткнулась.
— Посиди пока так, — обернулась я через плечо. — Правда этот противный вкус зажевать хочу. Или давай обменяемся. Ты с меня этот артефакт снимешь, а я ключ тебе оставлю.
— Не в моей власти, — грустно сказала навья. — А тот, кто ею облечен, вскорости тебя посетит. Ежели ты, дитятко, моим положением жалким с ним торговаться надумаешь, сразу передумай. Не того я ранга персона.
Попович терпеливо ждала у лестницы. Я подумала минуточку. Торговля, конечно, вариант любопытный. Только мне эта навья нужнее, чем князю, мне ее еще с Маняшей местами менять предстоит.
Поэтому я вернулась к кузине, сняла с ее пояса связку ключей и бросила ее в руки узницы:
— Приберись, — велела спокойно и рассудочно, — и в кровать барышню Бобынину уложи.
В прихожей я помогла Евангелине снять шубку.
— Что это вообще было? — возбужденно прошептала девушка.
А после охала и ахала, выслушивая мой сбивчивый рассказ. Мы переместились в кухню, где я принялась жевать все, что попадалось под руку.
— То есть тебе теперь нужно будет в одной точке эту «Маняшу» с той свести и чтоб сфера с вами была?
Как настоящий сыскарь, Геля выхватила из всего вороха фактов самый главный.
— Да. — Я запила пирожок фруктовым пуншем и сыто вздохнула.
— Тогда времени у тебя до завтра. Я утром с мадемуазель Мерло у церквушки повстречалась…
Пока она говорила, все съеденные пирожки в моем животе превратились в камень.
— Ничего не получится. — Я почувствовала, что плачу бессильными слезами.
— Не реви. Не уедет твоя Маняша.
— Как?
— Так. Это князя Кошкина я с бухты барахты арестовать не смогу, а скромную девицу Мерло — запросто. Она у меня свидетельницей по делу проходит, так что…
Я, всхлипнув, обняла чиновницу.
— Только, Серафима, сегодня тебе без меня справляться придется. Я сей же час должна бежать, слежку да надзор осуществить. Если что, зови Эльдара на помощь. Пока я извозчика искать буду, он к тебе по жилам земляным прилетит, как у вас, чародеев, принято.
И она убежала, а я посмотрела на свое отражение в настенном зеркале и понеслась наверх, мыться, причесываться и переодеваться.
Сикера
— Эльдар-р…
Мамаев смотрел в потолок, откинув голову на подушку и заложив руки за затылок. Был за ним такой грешок: быстро остывал горячий кавалер, когда дело заканчивалось. И вроде следует в этот момент предаться беседам да нежностям, но ни того ни другого ему не хотелось, на мгновение ставший звеняще-пустым разум заполнялся вихрем мыслей, вихрь быстро структурировался, и гораздо интереснее было этим порядком любоваться, чем нежничать.
Берендийская народная мудрость упреждала, что, как встретишь Новогодье, так последующий год и проведешь. Если мудрости этой верить, год надворному советнику предстоял горячий и томный.
— Эльдар!
Чародей выпростал руку из-за головы и, натянув простыню на обнаженное женское тело, погладил шелк белья.
— Мыслями далеко витаешь! — Навья обиженно тянула слова, причем долгими у нее получалось и гортанное «р», и все шипящие.
Невзирая на сущность свою нечеловеческую, в страсти Сикера оказалась дамой вполне обычной, обожала понежничать, поболтать, прижавшись холодным телом к мужскому боку.
— Ну что ты, красавица, — сказал чародей ласково, — только о тебе думаю.
Он придвинулся, обнимая обеими руками завернутую в простыню подругу, прижался плотно, ощутив грудью медленное биение ее сердца.
— Вот и ври дальше, тебе несложно, а мне удовольствие. Или расспрашивать начинай. Утомленная баба языку своему не хозяйка, может, и сболтну чего секретного.
— Путаешь ты меня с кем-то, Сикерушка. — Эльдар улыбнулся в ее гладкие волосы. — Ради секретов любиться — последнее дело.
— Ну и дурак.
— Какой есть.
— Поэтому, наверное, я к тебе и прикипела, — сказала навья рассудочно.
— Уж и прикипела…
— Я же многое для тебя сделать могу, тайнами что конфетти осыпать, в карьере поспособствовать.
— Моя карьера, милая, на тонкой ниточке болтается, — он потерся щекой о ее, — да и не занимает она меня особо. А что до секретов, так я и без того, твоими стараниями в том числе, осведомлен.
— Моими? — хмыкнула навья. — Тебе трещотка твоя Абызова всю подноготную в уши льет, а я только и успеваю «да» и «нет» отвечать. Любопытно, кому в голову пришло ее с Гуннаром Артемидором свести?
— Случайность или судьба? — Про рыжую голову, в которую эта мысль пришла, Мамаев знал определенно. — Да и куда Серафиме Карповне было податься? В нашем отечестве днем с огнем сновидцев не сыскать.
— Искать просто по-другому надо. Но Гуннар?
— Что с ним не так?
— Ничей он, сам по себе, и учит Абызову так, как нужным сам считает, ни с кем не советуясь. Думаешь, откуда сия кокетка про навов столько знает? От него, блаженного!
— А он откуда? Во снах мудрости сыскал?