Огонь, что горит в нас

Черри Бриттани Ш.

– Он мужчина куда больше, чем ты когда-либо сможешь стать!

– Вот как? – спросил я, подлетая к ней и начиная рыться в ее карманах, точно зная, что именно я найду. – Больше мужчина, чем я? И почему же? – спросил я, доставая из ее заднего кармана пакетик с дурью. Я покачал им перед ее лицом и увидел, как на этом лице проступает паника.

– Перестань! – крикнула она, пытаясь выхватить пакетик у меня.

– Нет, я уже все понял. Он дает тебе эту дрянь, и это делает его лучшим мужчиной, чем я когда-либо смогу стать. Он бьет тебя, потому что он лучший мужчина. Он плюет тебе в лицо, потому что он лучший мужчина, чем

я. Верно?

Она начала плакать – не из-за моих слов, потому что я был уверен, что чаще всего она их просто не слышит. Она плакала от страха, что ее милому пакетику с дурью грозит опасность.

– Просто отдай это мне, Ло! Прекрати!

Ее взгляд был пуст, мне почти казалось, что я сражаюсь с призраком. Я с тяжелым вздохом бросил пакетик на стол.

– Ты в ауте. Ты в полном дерьме, и тебе никогда не станет лучше, – проговорил я, когда она сосредоточилась на наркоте.

– Говорит парень, который, скорее всего, уйдет сейчас в свою комнату, закроет дверь и будет покуривать дурь, которую дал ему его папочка. Он большой и крутой волчара, но маленький мальчик в красном капюшончике постоянно зовет его обратно, чтобы уладить свои делишки. Ты считаешь, будто чем-то лучше меня или него?

– Лучше, – сказал я. Я уже привык, хотя и не до конца. Я контролировал себя. Я не бесился.

Я был лучше, чем мои родители. Должен был быть лучше.

– Ты не лучше. Ты унаследовал худшее от нас обоих, особенно внутренне. Келлан хороший, у него всегда все будет хорошо. Но ты? – Она высыпала еще немного дури на стол. – К двадцати пяти годам ты скопытишься, и я этому не удивлюсь.

Мое сердце.

Оно прекратило биться.

Шок сотряс меня, когда эти слова слетели с губ матери. Но она даже не моргнула, произнося их, и я ощутил, как часть меня умерла. Я хотел сделать совершенно противоположное тому, что она говорила обо мне. Я хотел быть сильным, уверенным, достойным существования.

Но я по-прежнему был хомяком в колесе.

Бегать по кругу, по кругу и совершенно никуда не прибежать.

Я ушел в свою комнату, захлопнул за собой дверь и погрузился в мир собственных демонов. Я гадал, что случилось бы, если бы я так и не сказал «привет» своему отцу столько лет назад. Я гадал, что случилось бы, если бы наши пути не пересеклись.

Логан, семь лет

Я встретил своего отца на чужом крыльце. В тот вечер мама привела меня к какому-то дому и сказала мне подождать снаружи. Она сказала, что скоро придет и отведет меня домой, но я уже догадывался, что она будет веселиться со своим друзьями дольше, чем ей кажется.

Крыльцо было грязным, а моя красная толстовка не очень хорошо защищала от зимнего холода, но я не жаловался. Мама всегда терпеть не могла мои жалобы: она сказала, что я выставляю себя слабаком.

На крыльце стояла сломанная металлическая скамейка, я уселся на нее и спустя некоторое время подтянул колени к груди. С перил крыльца облетали хлопья серой краски и деревянные щепки – а с неба непрерывно сыпалась снежная крупа.

«Мам, возвращайся».

В тот вечер было ужасно холодно. Я видел пар от своего дыхания и, чтобы развлечься, стал с силой выдыхать изо рта теплый воздух.

Люди

весь вечер входили в дом и выходили из дома, но едва замечали меня, сидящего на скамейке. Я залез в свой задний карман, достал маленькую стопку бумаги и ручку, которую всегда носил с собой, и начал калякать. Когда мамы не было рядом, я всегда развлекался рисованием.

В тот вечер я долго рисовал, а потом начал зевать. В конце концов я уснул, натянув на согнутые ноги свою красную толстовку и улегшись на скамью. Во сне мне не было так холодно, и это было приятно.

– Эй! – произнес грубый голос, заставив меня проснуться. Едва мои глаза приоткрылись, я вспомнил о холоде. Мое тело начало дрожать, но я остался лежать. – Эй, пацан! Какого хрена ты тут делаешь? – спросил тот же голос. – Вставай.

Я сел и потер глаза, зевая во весь рот.

– Моя мама там, внутри. Я просто жду.

Мой взгляд сосредоточился на человеке, заговорившем со мной, и мои глаза широко распахнулись от тревоги. Вид у него был злой, по левой стороне лица тянулся длинный шрам. У него были непричесанные волосы, черные с проседью, а глаза чем-то напоминали мои, такие же карие и скучные.

– Да? И давно ты ждешь? – прошипел он. В губах его была зажата сигарета.

Я перевел взгляд на темное небо. Когда мы с мамой пришли сюда, было еще светло. Я ничего не ответил этому человеку. Он что-то промычал и сел рядом со мной. Я отодвинулся к краю скамьи, так далеко от него, как только мог.

– Спокуха, пацан. Никто небе ничего плохого не сделает. Твоя мамаша торчит, что ли? – спросил он. Я не знал, что это значит, поэтому просто пожал плечами. Он фыркнул. – Если она в этом доме, значит, торчит. Как ее зовут?

– Джулия, – прошептал я.

– Джулия, а дальше как?

– Джулия Сильверстоун.

Он слегка приоткрыл рот и наклонил голову набок, глядя на меня.

– Твоя мама – Джулия Сильверстоун?

Я кивнул.

– И она оставила тебя здесь?

Я снова кивнул.

– Вот сучка, – пробормотал он, вставая со скамьи и сжимая пальцы в кулаки. Он шагнул ко входной двери, открыл ее и остановился. Достав изо рта сигарету, он протянул ее мне.

– Куришь? – спросил он.

Это вовсе не была сигарета. Я должен был понять это по запаху.

– Нет.

Он сдвинул брови.

– Ты сказал – Джулия Сильверстоун, верно? – Я кивнул в третий раз, и он сунул самокрутку прямо мне в руку. – Значит, кури. Так тебе будет теплее. Я приведу твою сучку-мать.

– Она не… – дверь захлопнулась прежде, чем он успел услышать мою фразу до конца, – …сучка.