Огонь его ладоней
Шрифт:
За такое можно схлопотать что угодно, в том числе — реальные общественные работы по чистке канализационных фильтров, например. Нормально! Прилететь на курорт через полгалактики, чтобы тут фильтры канализационные чистить.
Пришлось наступить на горло собственной песне и извиняться. Митирув покивал с важным видом и сообщил, что извинения приняты. Как же я ненавидела эту самодовольную рожу! Своими бы руками разорвала. Может, полегчало бы тогда.
— Вам, мои хорошие, неплохо бы к семейному психологу обратиться, — сказал перворанговый. — Вот, визит моего друга… как раз специализируется
— Принуждаете, — с обманчивой ласковостью спросила Кудрявцева.
За таким шелковым тоном обычно скрывается ураган, я Таську знала хорошо. На месте врача я бы уже надела скафандр высшей защиты. Спорить с Кудрявцевой, когда она в таком бешенстве, себе дороже.
— Рекомендую, — сказал врач и продолжил мирно:- А то вы, не ровен час, вдруг внезапно умрете от любовной тоски, с вами, людьми, случается, а мне потом ваш труп анатомировать. Никаких смертей, не портите мне сезон. Доктор Разина, вас тоже касается.
— Меня-то с чего? — угрюмо спросила я. — Я умирать не собираюсь.
— А вы лопнете, — предсказал добрый доктор. — От злости. А мне потом…
— Анатомировать мой труп, — подхватила я. — Я поняла. Не дождетесь!
— Хотелось бы верить, — скептически отозвался он.
Вот зараза. Язва. Гентбарец, одним словом. Ненавижу!
Позже, уже в отеле, меня заела совесть. Я отыскала Таську, она сидела в холле и что-то просматривала на своем терминале. Митирува рядом не было, куда делся… И надолго ли. Но я старательно задавила в себе злость в его адрес, и села рядом с подругой.
— Прости, — сказала я.
Таська вздохнула и не ответила.
— Та-ась.
Снова вздох.
— Прости. Ну, не люблю я твоего. Не люблю. И не полюблю. Но я больше не буду, честное слово. Ну, Та-а-ась!
— Ох, Элька, — не выдержала она. — Мужика тебе надо. Вот.
— Опять ты за свое…
— За вечное, подруга, за вечное!
Все это было днем, а сейчас закат раскладывал над морем красочный пасьянс, и сквозь феерически яркое небо проступали крупные звезды. Еще немного, и придут цветные сумерки, заменявшее Таммеешу ночь. Отсюда, с террасы, открывался великолепны вид на море и на трепещущие под ветром треугольные паруса.
— Хочу завтра пойти под парусом, — сообщила я Таське. — Я сегодня не дошла, а вот завтра дойду обязательно!
— А ты сумеешь? — усомнилась Таська.
— Смогу!
Я рассказала о ледовых полях моего детства, на удивление четко и полно вспомнив давно, казалось бы, забытое.
— Пойдешь со мной? — спросила я у подруги.
— Нет, — качнула она головой. — Я не умею ходить под парусом.
— Я научу! — самоуверенно заявила я.
— Научишь, — не стала спорить она. — Но как-нибудь в другой раз. Завтра мы с Митирувом…
Ну, вот опять! Я уже не слушала, что она там завтра собиралась с Митирувом. Прямо плакать хочется, была подруга как подруга, а теперь нет ее, теперь вместо Таськи Кудрявцевой — "мы с Митирувом". Что ты с ними делать будешь…
Ветер в лицо — запах свободы. В каждом месте, на каждой планете он свой. На Старой Терре ветер суров и холоден, как поединок, в котором ты можешь легко проиграть. Твоя
Я не забыла свое желание покататься по планете вне туристических маршрутов. Закинула на новенький терминал обучающее приложение нейросети «Komuna lingvo» — все-таки, язык, по возможности, надо учить самой, не полагаясь на переводчики. Тем более, таммеотский язык оказался не таким уж и сложным. На самом деле, после гентбарского чинтсаха тебе все языки будут казаться несложными; я не хвастаюсь, мне повезло вырасти в интернате, который курировали гентбарцы, и у нас были прекрасные учителя. До сих пор вспоминаю с благодарностью, диплом эксперта в чинтсахе я получила благодаря им, что уже тут говорить.
Можно, как Таська, разменять уже третий десяток выученных языков, можно, как я, выучить только два, но досконально, а можно вообще всю жизнь обходиться одним эсперанто — свобода, как она есть. Каждый выбирает по себе.
Но мне очень хотелось постичь через язык таммеотскую культуру. Древний мир, один из самых древних в Галактике, где сохранилась изначальная раса, пусть изменившаяся, пусть утратившая очень многое, но сохранилась же. Живые тамме-оты — это вам не черепа с дырками в раскопах на Нивикии!
Сегодня весь день катались под парусом. Тело на удивление быстро вспомнило подзабытые было навыки; я не свалилась с доски, хотя несколько опасных моментов пережила. Все-таки, живое море сильно отличается от ледяного снега, здесь сложнее выйти на глиссирование, надо чувствовать волну, а она на воде совсем другая, чем в снежных провалах. Но я справилась.
Солнце, и ветер в лицо. Крики морских птиц, крылатые рыбки… вот засмотрелась на одну такую и не перевернулась только чудом! Я ее потом в информе нашла: ламееванеш, сахарная рыба. Сахарной ее назвали вовсе не из-за повышенного содержания сахара в тканях, ничего там не повышено на самом деле, по вкусовым ощущениям рыба оставалась рыбой. А вот рисунок на чешуе очень напоминал крупинки темного калееского сахара, который добывают на юго-востоке планеты из полуводных растений. Я попутно сделала пометку себе в органайзер: посетить сахарные чеки Калеесана…
После паруса приятно ломило все тело, зверски хотелось есть, даже не есть — жрать! И мы все заказали ужин на миетаане — местная экзотика, столики стоят прямо в море, и теплые волны лижут ноги, и солнечная закатная дорожка бежит прямо к тебе…
Митирув весело рассказывал, как ходил под парусом на Алых Пустошах Старой Терры, забавные и комичные случаи из своей практики, а я слушала, понимала, что он, любитель экстрима, реально там бывал, и не раз, и даже если прихвастнул сейчас, то не слишком сильно. Алые Пустоши — полигон, пройти который дано не каждому. Не каждому еще позволят пересечь его границу, нужен допуск к холодным переходам не ниже второго разряда, мне, с моим четвертым, нечего мечтать.