Огонь и меч
Шрифт:
– С его высочеством что-то стряслось?
– Не знаю. Возможно мне просто мнится.
– Что именно вас тревожит, королева Арива? Я помогу, если сумею.
– Он меняется, – быстро произнесла она, словно на самом деле не хотела произносить этих слов.
– Меняется?
– Он не такой… ну, не такой милый, каким был когда-то.
Лицо Оркида отразило его удивление.
– Милый?
– В смысле мягкий, нежный. Он часто кажется мрачным.
– Сожалею, не заметил. Если желаете, я немного разузнаю.
– Да, – кивнула Арива, – но так, чтоб он ничего
Оркид поклонился и снова повернулся к выходу.
– И еще, Оркид. Я, может, и согласилась созвать Совет, но мое решение насчет Линана останется неизменным. Я хочу, чтобы его разыскали. И убили.
Олио находился в длинном темном помещении, заполненном тысячей коек, и на каждой койке лежал ребенок. Он посмотрел на первую – сыпь молочницы. Девочка лежала с полуоткрытыми глазами, и зрачки у нее настолько расширились, что почти вовсе не проглядывало белков; она втягивала воздух в легкие короткими тяжелыми вдохами, словно больная собака. Олио положил правую руку на лоб девочки, а левой рукой крепко сжал Ключ Сердца. Он почувствовал мягкое прикосновение мага к своему плечу, и сила хлынула через ключ в его тело, а затем в тело девочки. Сыпь испарилась, глаза закрылись, дыхание сделалось ровным, когда она погрузилась в глубокий целительный сон.
В груди у Олио появилась дыра – маленькая, словно заостренный кончик пера, но он видел прямо сквозь нее. С соседней койки раздался стон. На ней метался мальчик, расчесывая обезображивающие его лицо и руки нарывы. Олио возложил правую руку на один из нарывов; через него снова хлынула сила. Нарывы растворились, мальчик глубоко вздохнул и улыбнулся ему. Олио улыбнулся в ответ, а затем заметил, что дыра у него в груди стала шире.
Крик боли со следующей койки. Олио увидел еще одного мальчика, весь торс которого изрезали ожоги, а кожа сделалась черно-красной. Олио исцелил его. Дыра в груди расширилась, став величиной с древко копья.
Теперь все помещение наполнилось стенаниями страдающих детей. Они хлестали по нему, словно волны бушующего моря.
– Иду, иду, – успокоил он. – Дайте мне время.
Он переходил от койки к койке, исцеляя всех детей подряд, а дыра у него в груди сделалась настолько большой, что перерезала его пополам, вся ее окружность теперь уже была не видна. Олио совершенно вымотался, но дети все еще нуждались в нем.
Он все шел и шел вдоль коек, леча больных, и все это время его медленно разъедало – до тех пор, пока он, добравшись наконец до конца, не увидел, что правая рука у него замерцала, сделалась полупрозрачной, а затем вообще исчезла.
Он посмотрел на последнюю койку. На ней лежал Линан, маленький Линан, с белым и раздувшимся от пребывания в морской воде телом, с выеденными глазами, с губами, от которых остались лишь обрывки кожи.
– Брат, я исцелю тебя, – сказал Олио и возложил руку. Но никакой руки у него не было. От Олио остался лишь воздух и свет.
– О нет! – воскликнул он. – Только не сейчас! Раздувшееся тело Линана зашевелилось, и Олио увидел, как черви поедают плоть его
– Нет! – завопил он и повернулся бежать…
…и упал. Голова его столкнулась с чем-то твердым. Глаза открылись, и он увидел, что лежит на полу в собственных покоях. Олио застонал и попытался встать, но смог вместо этого лишь скорчиться в спазме рвоты, так ничего и не извергнув.
– О боже!..
Он оттолкнулся руками от пола и привалился к постели. В голове что-то стучало. Он прижал ладони к вискам, затем к челюсти. Во рту пересохло как в пустыне, его целиком заполнял распухший язык.
Он попытался снова встать на ноги, но согнулся пополам, так как барабанный бой в голове достиг крещендо. Он посидел на краю постели, пока этот грохот не поутих, а затем подошел к умывальнику и плеснул на лицо холодной водой. Полученный шок, казалось, в какой-то мере смыл боль.
Кто-то постучал в дверь.
– В чем дело? – проговорил он заплетающимся языком, почти совсем беззвучно.
– Ваше высочество, здесь прелат Фэнхоу хочет вас видеть. – Голос принадлежал слуге Олио. – Впустить его?
– Конечно, впустить! – крикнул в ответ Олио. Сколько раз надо втолковывать этому болвану, что Эдейтору Фэнхоу никогда не следует препятствовать заходить к нему? Он поднял взгляд на дверь, уловил свое отражение в зеркале над умывальником. И сперва не узнал увиденного лица.
– Нет, подожди! – попытался крикнуть он, но смог лишь что-то прохрипеть. Да и все равно было уже поздно. За дверью послышались шаги поспешившего привести прелата слуги.
Он плеснул еще воды на лицо и снова посмотрел в зеркало. Глаза красные, а кожа такая бледновато-желтая, что походила цветом на старинную слоновую кость. А из-за двухдневной щетины он выглядел как разбойник, а не принц королевства.
В дверь снова постучали, и она открылась. Вошел прелат Фэнхоу и закрыл за собой дверь. Олио втянул голову в плечи.
– Ваше высочество, с вами все в порядке?
– Просто устал, Фэнхоу, – кивнул Олио.
– Рад это слышать. Мне зайти попозже?
– Да, – слабо произнес Олио, а затем быстро поправился: – Нет. Нет, останьтесь.
И встал, выпрямившись, чтобы прелат увидел его лицо. Эдейтор побледнел.
– Ваше высочество! Что с вами?
– Мне плоховато спится.
– У вас такой вид, словно вы месяц не спали.
Олио заставил себя улыбнуться.
– Действительно н-настолько п-плохо? Надо б-буцет п-перестать есть эту дорогую дворцовую еду.
Эдейтор не ответил на его улыбку.
– Вы хотите сказать, пить это дорогое чандрийское вино.
Веселое выражение на лице Олио исчезло, сменившись смесью потрясения и гнева.
– Как вы смеете!..
– Если мне нельзя сказать это вам в лицо, принц Олио, то кому же можно?
– В-вы слишком м-много на себя б-берете…
– Несомненно. Вы пили прошлой ночью?
– Не понимаю, какое вам д-дело до этого.
Эдейтор ничего не сказал. На лбу у прелата выступил пот, и его почти одолело тоскливое сосание под ложечкой, убедившее Эдейто-ра, что принц и вправду пил.