Огонь Менестреля
Шрифт:
— Вилли…
Руки Вильгельмины дрожали, но она не хотела признаться, что от волнения. Это годы, успокоила она себя.
— Позвони, если узнаешь что-нибудь еще, — сказала она в трубку.
— А что мне делать с Джулианой?
— На твоем месте я бы все ей рассказала.
— Нет.
— Это если бы я была на твоем месте. А тебе… как это у вас говорится? — нужно залечь на дно. Ничего не предпринимай. Джулиана скоро перестанет задавать вопросы. Сейчас, когда Рахель мертва и ему ничего не угрожает, Хендрик должен исчезнуть. Он это умеет.
— Ты действительно считаешь, что он исчезнет?
— А почему бы и нет?
— Потому что в субботу он был в Линкольн-центре. Если бы он собирался исчезнуть,
Нет, подумала Вильгельмина, если это он убил Рахель Штайн. Но Хендрик никогда не будет убивать сам. В этом Катарина права, решила Вильгельмина.
— Катарина, тебе ничего не остается делать, как только забыть о том, что ты видела Хендрика. Если, конечно, ты не захочешь продолжить дело Рахель.
— Но как? Неужели мне нужно начать охоту на него?
— На этот вопрос ты должна ответить сама. Я не смогу решить за тебя.
— Мне пора заканчивать, а то я разбужу Адриана.
— Ты не рассказала ему о случившемся?
— Конечно, нет. До свидания, Вилли.
Вильгельмина была поражена, но сказала «до свидания» и повесила трубку. Она приготовила себе кофе, забыв о цветочных горшках, оставленных в раковине. Хендрик де Гир. Она тешила себя надеждой, что он мертв, хотя никогда до конца не могла в это поверить. Она взяла свой кофе, прошла в гостиную, села в кресло и стала смотреть в окно на живописную узкую улочку. Она совсем забыла про бегонии, что стояли на подоконнике. Теперь они заболеют и погибнут. Может быть, это знак.
— Ну и пусть, — сказала она вслух, привыкнув за многие годы одиночества разговаривать сама с собой. — Они уже старые, им пора умирать.
Джоханнес Пеперкэмп стоял на палубе старого траулера и всматривался в деловитое оживление амстердамской гавани. Было раннее утро, свежее и очень прохладное. Дряхлое судно насквозь провоняло рыбой и машинным маслом. Он вспомнил, как в детстве, подхватив грипп, несколько дней лежал в постели и мечтал о том, что вырастет и станет моряком. А потом пошел на поправку, и как-то раз отец присел рядом с ним и рассказал ему легенду о Камне Менестреля. С того дня в его душе поселились другие мечты. Благодаря Менестрелю, алмазы и традиции рода Пеперкэмпов стали для Джоханнеса чем-то реальным, тревожа своей тайной воображение мальчика. Сейчас, когда прошло столько лет, он уже не испытывал того детского волнения, а очарование тайны куда-то пропало. Алмазы стали его работой. Они обеспечивали его существование. И не более того.
Он стоял на палубе с самого рассвета, глядя, как город постепенно проступает в утренней дымке навстречу новому дню. С тех пор как умерла Анна, он ни разу не был в Амстердаме. Для них обоих этот город был связан с мучительными воспоминаниями. Но она захотела, чтобы ее останки были погребены в Jodenhoek — еврейском районе Амстердама, и он исполнил ее волю. В шестнадцатом веке тысячи евреев переехали в Амстердам, который тогда славился терпимостью и религиозной свободой. Они привезли с собой бриллианты и свое знание драгоценных камней. Это были преимущественно испанские и португальские евреи, бежавшие от преследований из Лиссабона и Антверпена; именно благодаря их бриллиантовым капиталам, в Нидерландах была основана Ост-Индская Компания, и Амстердам смог наладить регулярные связи с Индией и стать главным портовым городом, через который в Европу поступали алмазы. Нидерланды вступили в пору своего расцвета и на время стали первой морской державой мира.
В 1940 году, нарушив нейтралитет Нидерландов, сюда пришли нацисты. Они принесли с собой нетерпимость и посеяли вражду, но первоначальное сопротивление голландцев нацистскому правлению было мощным и открытым. После «черной субботы», выпавшей на 22 февраля 1941 года, Амстердам забастовал. Тогда, во время
Анна оказалась в числе тех немногих, кому удалось остаться в живых. По крайней мере, какая-то часть ее души уцелела.
Непрошеные слезы затуманили взгляд старого ювелира. Они были так счастливы перед войной! И даже после войны — ведь им удалось сберечь друг друга. Он почувствовал усталость. Калейдоскоп образов прошлого кружился перед ним, и он не замечал порывов свежего утреннего ветра. Наверное, Вильгельмина была права: тогда, в Амстердаме, ему следовало убить Хендрика де Гира — у него была такая возможность. Но он не мог поверить в то, что Хендрик действительно предал их. Вильгельмина говорила брату, что тот чересчур сентиментален. И в этом она, наверное, тоже права. Но ведь Хендрик был его другом.
Хендрик, Хендрик… Ну почему?!
Джоханнес поморгал, чтобы ушли непрошеные слезы, и вспомнил племянницу — она такая молодая, красивая, талантливая. После их встречи в Дельфшейвене семь лет назад он всего дважды виделся с нею. Но встречи были краткими, и никто из них ни словом не обмолвился о Камне Менестреля.
«Зачем я отдал ей его», подумал Джоханнес. Ему стало стыдно. Тогда, остро переживая недавнюю потерю жены, он почувствовал, что стареет, и мысль о том, что Менестрель попадет в чужие руки, не давала ему покоя. Он решил, что обязан передать легендарный алмаз Джулиане и предоставить ей самой определить его дальнейшую судьбу. Возможно, он просто струсил тогда. Сорок лет тому назад Катарина умоляла его выбросить камень в море. Она с первого взгляда возненавидела этот алмаз. И будет ненавидеть его всегда. Традиции рода Пеперкэмпов для нее ничего не значат. Амстердам заставил ее забыть обязанности семьи. Амстердам и предательство Хендрика де Гира.
Наверное, нужно было послушаться ее.
Он почувствовал, что на палубе есть кто-то еще, но не оглянулся и не шевельнулся. Хендрик слишком долго не беспокоил его. В конце концов, Джоханнес старый человек, и что де Гир может ему сделать? Джоханнесу приходила в голову мысль броситься в ледяную воду, но он понимал, что его самоубийство ничего не изменит. Хендрик все равно будет искать дороги, ведущие к Менестрелю. Он отправится к сестрам… И в конце концов — к Джулиане. Нет, самое большее, что мог сейчас сделать Джоханнес, это тянуть время и постараться дать понять остальным, в каком он трудном положении. Тогда они смогут догадаться, что происходит, и принять меры предосторожности. Сейчас он впервые оценил осторожный и подозрительный склад ума старшей из сестер. Вильгельмина должна понять, в чем дело. И тогда она будет действовать.
Значит, остается только ждать, подумал он и открыто посмотрел в холодные глаза Хендрика де Гира.
— Ты выглядишь усталым, Джоханнес, — сказал Голландец.
Старик пожал плечами.
— Я уже стар и быстро устаю.
— Джоханнес, я знаю тебя, может быть, лучше, чем ты сам. — Хендрик натянул шапку на уши. Джоханнес, несмотря на пронизывающий ветер, был с непокрытой головой и без перчаток. — Ты не хочешь сдаваться. Ты все еще думаешь, что найдешь выход.
Джоханнес отвернулся и посмотрел на море. О чем тут было говорить? Хендрик действительно знал его.