Огонь Менестреля
Шрифт:
— Теперь я кое-что начинаю понимать, — проговорил Блох.
Еще бы. Камень Менестреля может находиться только у Пеперкэмпов. Если он существует. Рахель Штайн решительно не верила в это. «Говорят, что Хендрик косвенно воспользовался Менестрелем, чтобы помочь нам», — сказала она ему, отчаянно пытаясь заручиться поддержкой сенатора, чтобы добраться до де Гира. — «Но это абсурд. Он даже не смог бы прикоснуться к алмазу. Менестрель — миф. Для Хендрика де Гира свои интересы всегда были превыше всего, и он мог наобещать с три короба, лишь бы спастись».
Но Райдер тоже был в отчаянии, поэтому ухватился
Если бы только знать, где сейчас де Гир.
— Я приду с камнем, — сказал голландец. — Ждите. Ничего не предпринимайте и никому не проговоритесь. В противном случае вы ответите мне.
Мелкая дрожь сменилась холодным потом, и Райдер подвинулся к камину. Кто напугал его больше? Блох? Де Гир? Подонки! Единственный шанс для него — это натравить их друг на друга.
— Мне нужны их имена, лейтенант, — сказал Блох. — Я хочу знать, кто они такие, где живут, знать все.
— Я не могу!
— Мне это надо на тот случай, если ты запорешь дело, Сэмми. Мне нужно, чтобы я тогда смог сам достать этот камень. Так что говори.
— Боже мой. — Райдер тяжело дышал, по его спине стекал пот, хотя ему было очень холодно. — Ты обещаешь, что не будешь вмешиваться? Черт возьми, сержант, ты дашь мне шанс?
— Конечно, Сэмми.
Блох мог бы просто рассмеяться ему в лицо: это было бы не более убедительно, чем его пустое обещание. Но разве у Райдера есть выбор? Он понимал, что его загнали в угол. Если он откажется все рассказать Блоху, то тот приедет в Вашингтон. И что тогда будет делать Райдер?
— Хорошо, — с трудом выговорил он, стараясь не выдать свой страх. — Если верить мисс Штайн, то Пеперкэмпов сейчас четверо. Джоханнес Пеперкэмп, огранщик алмазов из Антверпена — один из четверых. У него, по моему мнению, с наибольшей вероятностью находится алмаз, или он должен знать, где найти Менестреля.
— Джоханнес Пеперкэмп, огранщик алмазов, Антверпен. Звучит неплохо. Дальше.
— Но он наиболее…
— А если он ничего не знает? Что тогда? Ты сказал, их четверо. Мне нужны другие имена.
Райдер закрыл глаза и слизнул с верхней губы соленую каплю пота. У его ног потрескивал огонь.
— Есть еще Вильгельмина Пеперкэмп. Она живет в Роттердаме, на пенсии, бывшая служащая, имеет весьма скромные средства. Я не думаю…
— Это два. Дальше.
— Ее сестра, Катарина Фолл, которая живет в Нью-Йорке и держит кондитерскую. Она, видимо, собиралась поддержать обвинения мисс Штайн против Хендрика де Гира, но теперь, после… м-мм… смерти…
Он замялся. Зачем он упомянул об этом?
— Очень кстати, правда? Совершенно никчемное существо, не стоит о ней переживать.
Вжавшись в диван, Райдер вспомнил, что сержант Блох всегда на дух не переносил никчемных людей. На войне эта убежденность спасла не одну шкуру. Но сейчас не война. Райдер сильно, чуть не до крови прикусил нижнюю губу, но сказал себе, что Блоху не имело никакого смысла убивать Рахель Штайн или желать ее смерти. Это был несчастный случай. Ты сам видел, какой старой
До этого момента слово «хрупкая» не приходило ему в голову, когда он думал о напористой, неумолимой, но все же такой добросердечной агентше из Голливуда.
— Теперь три, — сказал Блох. — А четвертый номер?
Райдер замер. Он открыл глаза и в красно-оранжевых языках пламени увидел светлые шелковистые волосы Джулианы Фолл, изумрудные глаза, плавные линии ее груди. Блох не посмеет тронуть её. Она слишком знаменита и так прекрасна.
— Молодая женщина, — хрипло сказал он. — Скорее всего, ей ничего неизвестно ни об одном из бриллиантов. Она не…
— Бога ради, имя!
— Нет!
— Черт с тобой, я сам выясню.
— Не надо… Нет, не надо. Фолл. — Он поднес дрожащую руку ко рту, словно пытаясь поймать рвущееся из него имя и скрыть его от Блоха. — Ее зовут Джулиана Фолл. Это дочь Катарины Фолл.
— Тоже живет в Нью-Йорке?
— Да, — прошипел Райдер.
— Вот теперь четыре.
Он слышал, как Блох зевнул.
— Сержант, я был с тобой более чем откровенен. Скажи мне хотя бы, что ты собираешься делать?
— Эх, Сэмми, Сэмми. Я хочу быть уверен, что ты не завалишь дело. Разве не об этом я думаю все время?
Глава 9
Хендрик де Гир вышел на Шаапстраат, в тесном и напичканном полицейскими центре Антверпена. Это было не самое живописное место для такого пленительного и романтического ремесла. На четырех главных улицах — Пеликаанстраат, Рифжстраат, Шаапстраат и Ховенистраат — расположились невзрачные, уродливые дома. Но Хендрик знал, что их невыразительная наружность обманчива. За стенами зданий находились мастерские величайших знатоков алмазного дела и одни из самых изощренных в мире систем связи и охраны. Пусть не очень крупная, но это была столица бриллиантов, и она жила своей жизнью.
Голландцу были хорошо известны здешние порядки, и он не позволил себе расслабиться. Он знал, куда направляется, но шел не спеша, не желая привлекать внимания к своей особе. День выдался пасмурный, с Северного моря дул холодный, влажный ветер, однако улицы были заполнены людьми, и все они так или иначе были связаны с бриллиантами. Хендрик не замечал ни погоды, ни собственных противоречивых чувств. Он прошел мимо группы мужчин в хасидских одеждах. Многие бельгийские евреи были связаны с алмазным бизнесом. На протяжении нескольких столетий они имели дело с алмазами — как ростовщики, огранщики и шлифовщики, и как гонимый народ. Огранка алмазов была одним из немногих ремесел, которым им позволяли заниматься, а как ростовщиков их часто просили обменять бриллианты на золото и серебро. Если их вдруг вынуждали покинуть свои дома, то им не составляло труда упаковать драгоценные камни; они знали, что бриллианты ценятся практически везде и с их помощью они обживутся в любом месте. Еврейский геноцид двадцатого столетия уничтожил производство бриллиантов в Амстердаме и Антверпене. Амстердаму так и не удалось восстановить свой довоенный статус, но Антверпен вернул себе славу бриллиантовой столицы мира. Здесь вновь можно было найти самых умелых резчиков алмазов, знавших, что делать с наиболее трудными экземплярами.