Огонь Менестреля
Шрифт:
Но он чувствовал.
Да ладно, думал он, просто не хочется, чтобы с этим болваном что-нибудь случилось.
В унылом сером здании на Шаапстраат коренастый охранник средних лет, с сильным голландским акцентом сказал Мэтью, что ему очень-очень жаль, но он должен сообщить печальное известие о Джоханнесе Пеперкэмпе.
Мэтью Старк — журналист и бывший солдат. Профессиональное равнодушие у него всегда было наготове. Он никогда не видел Джоханнеса Пеперкэмпа. Но это дядя Джулианы. Ну и что
Он, не дрогнув, спросил:
— Что вы хотите мне сообщить?
— Мне очень неприятно, что приходится говорить вам об этом, — сказал охранник, — но Джоханнес Пеперкэмп умер, Нас известили всего несколько минут назад. — Он говорил, сильно коверкай слова. Потом похлопал себя по широкой груди и пояснил: — Плохое сердце. Он был старым, вы знаете. Он умер в Амстердаме.
Старк вспомнил красивые глаза Джулианы, в которых была тревога за дядю и решимость защитить его от назойливого американского репортера, но тут же отогнал воспоминание и сосредоточился на работе.
— Когда это случилось?
— Мы не знаем, когда он умер. День или два назад, не больше. Его тело нашли в Jodenhoek, это еврейский квартал Амстердама.
Мэтью разозлился на себя, но не подал виду. Черт, неужели он приперся не в тот город? Он спокойно поинтересовался:
— А когда он уехал в Амстердам?
— Позавчера. Он вышел из мастерской днем вместе с каким-то мужчиной, но они не сказали, когда вернутся. Я не знаю, вместе ли они поехали в Амстердам.
— Вы видели этого человека?
— Да.
— Можете описать его?
Охранник насторожился и подозрительно посмотрел на Мэтью.
— Зачем?
— Я друг семьи Пеперкэмпов, — поспешно сказал Мэтью. — Я знаком с его племянницей Джулианой Фолл.
— А-а, пианистка. Да, конечно. Мужчине, который вышел с мистером Пеперкэмпом, что-то около шестидесяти пяти — семидесяти лет, у него светлые волосы. Кажется, говорил по-голландски. Имени я не запомнил.
— Хендрик де Гир?
— Возможно. Но точно не помню.
Наверняка он, подумал Старк. Неуловимый Голландец… И он как-то связан с Пеперкэмпами.
— А вы не знаете, может быть, мистер Пеперкэмп обрабатывал или располагал какой-то информацией об алмазе, который называется «Камень Менестреля»?
Охранник снисходительно улыбнулся невежеству американца.
— Я полагаю, что Менестреля не существует. Это только легенда. — Его улыбка стала высокомерной. — Никто не говорит о нем всерьез.
Посмотрим, что вы запоете, подумал Старк, когда он выплывет на свет божий. Он опять вспомнил, как не хотела Джулиана говорить о своем дяде, и ему стало стыдно. Он орал ей, что его приятель может погибнуть, а в ящик сыграл ее дядя.
— Родственникам сообщили? — спросил он.
— Не знаю.
После недолгих уговоров охранник согласился дать ему домашний адрес огранщика, но у Мэтью было мало надежды что-нибудь там разузнать. И все-таки он
Тетя Вилли заставила Джулиану поесть.
— Ты очень худая, — сказала она.
Измученная шальной, неожиданной поездкой в Европу, — перелет на восток всегда казался ей более утомительным, чем обратно, — Джулиана признала, что бутерброд с сыром и горячий чай оказались очень кстати. Под ложечкой больше не сосало, как будто причиной тому был голод, а не мысли о Мэтью Старке. Она не могла забыть, что поехала в Европу вдогонку за этим бешеным репортером, которому, вне всякого сомнения, это не понравилось бы. Интересно, что бы предпринял Мэтью Старк, если бы узнал, что Камень Менестреля у нее? Как бы восприняли это все они? Ее мать и тетя Вилли не знают о камне. Она пообещала дяде не рассказывать им и сдержала слово.
У тети Вилли под ложечкой явно было все в порядке, ее как будто ничто не тревожило. Спокойно и молча она расправилась с ленчем, но от печенья отказалась. Джулиана решила, что она оставила его про запас. На случай землетрясения или ядерного взрыва. Вильгельмина Пеперкэмп всегда знала, что и как делать, и это заставляло окружающих — и даже сестру, жившую по другую сторону океана — чувствовать себя не в своей тарелке. Но Джулиану, которой частенько приходилось сталкиваться с неуместными претензиями и высоким самомнением окружающих, прямота тетки скорее привлекала, но уж никак не отталкивала.
— А теперь, — сказала тетя Вилли, когда они покончили с едой, — ты должна без утайки рассказать, зачем ты приехала.
— А почему я первая?
Тетя Вилли начала собирать с себя хлебные крошки.
— Ты мне не доверяешь?
— Конечно, доверяю. Дело не в этом!
— Тогда в чем? Джулиана, я ведь не твоя мать. Она тебе ничего не рассказывает, потому что думает, что так она защищает тебя. — Собрав крошки в ладонь, Вильгельмина отправила их в рот. — Мне ты не дочь, а даже если бы была дочерью, я все равно не думаю, что человека нужно защищать от прошлого.
Джулиана постоянно страдала от скрытности матери и в душе согласилась с теткой, но все же сказала:
— Не стоит так критиковать при мне мою мать.
— Я не критикую, я говорю правду. — Она смотрела мимо Джулианы, в окно. — Если хочешь, рассказывай.
— Я хочу, тетя Вилли. Но почему вам обязательно нужно все усложнять? Хотя, ладно. Скажу вам сразу, я знаю совсем немного, но уже то, что мне известно, приводит меня в замешательство.
— Давай-ка по порядку, — велела тетка.